Викарий повертел головой — садиться на грязную паперть не хотелось, но и возвышаться столбом было неудобно. Сторож, очевидно, заметив его душевные муки, подвинулся, давая место. Матье де Нель поблагодарил и устроился рядом на облезлой шкуре.
— И часто вас будят по ночам полуночные гости? — поинтересовался викарий.
— Будят? — сторож метнул на него хитрый взгляд. — Что такое вы говорите, святой отец? На то я и сторож, чтоб бодрствовать ночь напролёт.
Матье де Нель окинул взглядом образец ревностного служаки, такого стоит похвалить, он так разговорится — не остановишь.
— Бдительный сторож заслуживает всяческих похвал, а вот напарник ваш, Пьер, мне показался безответственным.
— Истинная правда, святой отец, — с готовностью подхватил Дидье. — Пьер послан мне в наказание, бестолков и ленив, прям, не знаю, что с ним делать. Сперва думал, обвыкнется, поэтому не сильно и принуждал парня, да видать зря. Я уж давно махнул на него рукой, вот только, когда по нужде отлучиться нужно, тогда — да, бужу наглеца. Этой ночью, к примеру, дождь всё лил и лил, а под дождь — самый сон, ели разбудил Пьера.
Викарий сочувственно покачал головой.
— А скажите, Дидье, видели ли вы кого-нибудь из братии этой ночью на колокольне?
— Ночью говорите? — сторож хитровато прищурился, — так спит братия, ночью-то, святой отец. Устав в обители соблюдается строго.
— О да, о соблюдении устава я уже наслышан, — со вздохом ответил Матье де Нель. — Ну, а если бы я не был визитатором, то чтобы вы мне ответили?
Дидье издал булькающий звук, означавший, вероятно, смех.
— Так тоже и ответил бы, святой отец, сли службы в церкви нет, то все спят, как положено.
— Понятно. А вот Пьер уверяет, что видел одного из монахов ранним утром, — не моргнув глазом, солгал викарий.
Сторож даже подскочил, захлебываясь гневом.
— Кто?! Пьер?! Вот ведь брехун! И зачем брешет, собачья душа! Ну, скажите, какой ему прок от этого?
— Действительно, какой? — пожал плечами викарий. — Скорее всего, он говорит правду.
— Какую правду! — Дидье в сердцах стукнул кулаком по колену, роняя замок в грязь. — Когда пономарь звонил к побудке, я уже давно вернулся, а Пьер дрых, как сурок. Вот раньше, во время моей отлучки, он, да, действительно с кем-то разговаривал, потому как, возвращаясь, я слышал голоса.
Викарий насторожился.
— И вы не спросили Пьера, с кем он говорил?
— Спросил, конечно.
— И что?
— А ни что! — крикнул Дидье. — Сам с собой, говорит, разговаривал, и рожа вся такая нахальная. Тьху! — Сторож сплюнул на землю, вложив в это действие переполнявшее его негодование.
