Он сделал несколько осторожных шагов, отодвинул скамью, вытащил из стены камень и запустил руку в образовавшуюся пустоту. Пыхтя от натуги, он, наконец, извлек искомое — старую деревянную флягу. Жадно припав губами к горлышку, пономарь шумно пил. Несколько капель пролилось на грудь, и он их с досадой вытер — брат Жан в вопросах еды и питья был строгим экономом.
Допив и взболтнув флягу, пономарь недовольно крякнул — вина осталось совсем мало. Причем вина настоящего, а не того безмерно разбавленного водой, что подают в трапезной. Монастырское вино брат Жан называл водицей и пил с неохотой. Ему по душе было вино, от которого кровь, словно огонь, пробегает по жилам.
— Пора пополнять запасы. На днях отпрошусь у аббата в Орлеан. Пусть только этот визитатор уедет, принесла же его нелегкая.
Звук собственного голоса, ставшего естественным после нескольких глотков вина, успокоил брата Жана.
— Вот ведь померещилось! Срам, если кто узнает! — Засмеялся пономарь. — Да и кому тут быть, в это время самый сон.
Размышления вслух окончательно восстановили его душевное равновесие.
— Однако же пора звонить. Эх, братья, сейчас я прерву ваши сладкие дремы, — брат Жан, посмеиваясь, ухватился руками за веревку и громкий удар колокола разрезал сырой осенний воздух.
Матье де Нель прислушался. Неужели он проспал или в колокол действительно ударили только раз? Странно, у него всегда был чуткий сон, тем более на новом месте. А дождь, кажется, утих — вот и отлично.
Накануне по распоряжению аббата Симона в спальню викария принесли жаровню — ещё одна привилегия доступная только отцу-настоятелю и важным гостям. Камин, несмотря на свои размеры, слабо прогревал высокие комнаты, отведенные визитатору, поэтому, когда к вечеру погода окончательно испортилась, жаровня оказалась очень кстати.
За дверью слышалась возня и позвякивание медного таза — Жакоб успел побеспокоиться о горячей воде для бритья. Он протиснулся в комнату с чистым полотенцем через плечо и тазом, над которым поднимался густой пар.
Монахи брили друг друга раз в неделю, собираясь для этого в большой комнате рядом с баней, а Матье де Нель с первых дней заточения в аббатстве поставил себе за правило всегда быть чисто выбритым. Этот, пусть и незначительный, но все-таки символ мятежа, тешил его уязвленное самолюбие.
Привычку к частому бритью он приобрел еще при дворе, пользуясь услугами королевского цирюльника — вот как далеко зашла благосклонность Людовика Валуа. Монаршего расположения он лишился в одночасье, а привычку сохранил, что многих раздражало. Впрочем, сплетничали за спиной, никто открыто не решался осудить племянника Его Преосвященства за столь мирское радение о своей внешности.
