— Завтрак подавать?
Ах, это Варвара.
Это немного привело его в себя.
— Что вы говорите?
— Подавать ли, спрашиваю, завтрак?
— Завтрак? Не надо. Вы же слышали?
— Почему не слышала... Х-ха!
Это «х-ха!» остановило его посреди комнаты. Он заметил, как дрогнуло лицо у Варвары, точно спокойная вода от всплеска рыбы, и одна из волн докатилась до него.
— Панов бьют...— жалобно пояснил пан Валерьян и с удивлением увидел, что грузное тело Варвары трясется, точно от сдерживаемого смеха.
— Чего вы?
— Я та-ак...
И вдруг смех этот прорвался:
— Ха-ха!.. Бьют... и пусть бьют!... Ха-ха-ха! Хватит! Побарствовали!.. Ха-ха-ха! Слава тебе, господи, дождался народ...
Она перекрестилась.
Лицо у нее налилось кровью, глаза сверкнули, она подперла бока красными, голыми по локоть руками и тряслась от смеха, как пьяная, так что большие груди ее ходуном ходили под засаленным платьем.
— Ха-ха-ха! а-ха-ха!..
Она не могла сдержать смех, непобедимый, пьяный, клокотавший в груди и только, как пену, швырявший отдельные слова.
— Ха-ха-ха!.. всех... искоренить... ха-ха-ха!.. чтоб и на развод... всех... а-ха-ха!..— Она даже всхлипывала.
Этот дикий хохот один плясал по комнате, и было от него так больно и страшно, как от безумного танца острых ножей, блестящих и холодных. Словно дождь молний сыпал этот смех: что-то убийственное, смертельное, наводящее ужас было в его раскатах.
Чубинский ухватился за стол, чтобы не упасть.
Этот смех бил ему прямо в лицо. Что она говорит? Что-то невозможное, бессмысленное...
Пани Наталя первая сорвалась с места.
— Вон! — крикнула она тонко и пронзительно.— Вон! Она еще мне детей перережет! Гони ее вон!..
Варвара уже не смеялась. Только груди у нее все еще ходили ходуном, а голова низко склонилась. Она поглядела искоса на барыню и, собрав посуду, тяжелыми шагами направилась в кухню.
Босые ноги шлепали по полу.
Чубинскому стало душно. Он весь дрожал. Сделал несколько шагов вслед за Варварой и остановился... Что-то невозможное... непонятное... Какой-то кошмар...
Побежал на кухню и открыл двери.
Там было светло.
Увидел Варвару. Она стояла у стола, сгорбленная, увядшая, спокойная, и что-то вытирала.
— Вар...
Хотел говорить и не мог.
Только смотрел. Большими глазами, испуганными, острыми и необычайно зоркими. Охватывал ими всю картину и мельчайшие подробности. Увидел то, мимо чего ежедневно проходил, как слепой. Эти босые ноги, холодные, красные, грязные и потрескавшиеся, как у скотины. Тряпье на плечах, не дававшее тепла. Землистый цвет лица... синяки под глазами... «Это мы всё съели, вместе с обедом...» Синий чад в кухне, твердую лавку, на которой спала... среди помоев, грязи и чада... едва прикрытую. Как в берлоге... Как зверь... Надломленную силу, которая шла на других... Печальную, тусклую жизнь, век в ярме. Век без просвета, век без надежды... работа... работа... работа... и все для других, для других, чтобы им было хорошо... им, только им... А он хотел еще привязанности от нее.
