Том Соуэр все ломал себе голову над тем, как бы помочь дяде Силасу, и частенько не давал мне спать почти целую ночь напролет, все толкуя о затруднительном деле, но никак не мог придумать чего-нибудь подходящего. Я полагал, что нечего тут и стараться; кругом было мрачно, я решительно упал духом, но Том — нет! Он не хотел бросать дела и все выдумывал и придумывал, мучил свои мозги.
Наконец, наступил и суд. Было это около половины октября. Мы все явились, разумеется; да и вся зала была битком набита. Бедный дядя Силас походил более на мертвеца, чем на живого человека; глаза у него ввалились, он весь исхудал и был крайне уныл. Бенни села возле него с одной стороны, тетя Салли — с другой; обе они казались страшно взволнованными и сидели, опустив вуали на лицо. Том уселся возле защитника и совался во все, разумеется, и адвокат, и судья, не мешали ему. Он даже иногда прямо принимал на себя дело из рук адвоката, что было и недурно иной раз: этот адвокат был какой-то захолустный, настоящая болотная черепаха, которая, по поговорке, не умеет даже спрятаться, когда дождь идет.
Присяжные были приведены к присяге, обвинитель поднялся с места и начал речь. Он наговорил таких ужасных вещей против дяди Силаса, что бедный старик застонал, а тетя Салли и Бенни залились слезами. То, что он принялся рассказывать об убийстве, поразило нас всех, до того оно не походило на заявление самого дяди Силаса. Он говорил, что представит двух очевидцев убийства, что два достоверные свидетеля видели, как подсудимый убил Юпитера, и убил предумышленно. Эти два лица видели, что Юпитер был покончен разом, от одного удара дубиной; потом на их глазах подсудимый запрятал тело в кусты; Юпитер был тогда положительно мертв. Затем, продолжал обвинитель, Силас воротился и стащил убитого в табачное поле, тоже на виду у свидетелей, а позднее, ночью, воротился и зарыл его, что тоже видел один человек.
Я думал про себя, что бедный дядя Силас лгал нам, потому что не думал о свидетелях, и ему не хотелось приводить в отчаяние тетю Салли и Бенни. Он был прав совершенно: на его месте, я солгал бы точно так же, как и всякий другой, кто хотел бы спасти от лишнего горя и позора близких своих, неповинных ни в чем. Наш защитник совсем осовел, да и Тома оно озадачило, как я заметил; впрочем, он тотчас же принял на себя спокойный вид, как ни в чем ни бывало, но я-то видел хорошо, каково у него на душе. А публика… ну, что и говорить о ее впечатлении!
