А ближе к дому я начал понимать, что в кои-то веки немного устал, и решил несколько дней отдохнуть в Западном Корке. Я стал там одним из судей Скибберинского состязания Девы Островов – ежегодного праздника, на котором все мужчины, женщины и дети Ирландии собираются в этом городке на сутки и бегают наперегонки, поют повстанческие песни и говорят об экономическом спаде. Меня пригласили выступить перед народом, но я сказал, что лучше я всем покажу, до чего быстро умею бегать, – и тут какая-то молодая женщина кинула из толпы на сцену связку ключей.
– Мне кажется, я дома кран не закрыла, – сказала она и назвала адрес в Донеголе, что милях в трехстах оттуда. – Ты не сбегаешь, парнишка, не проверишь?
– Закрыли, – ответил я мгновение спустя, кинув ключи ей назад, а с ними – красную куртку из толстой шерсти. – Но мне показалось, что к вечеру вам это вот не помешает. Похоже, дождь собирается.
– Мать и отец могут тобой гордиться, – крикнула женщина, и толпа вновь восторженно забурлила.
– Большое спасибо, – ответил я. – Но матери у меня нет. Только отец. И мне бы лучше вернуться к нему уже очень быстро. Я обещал.
Оттуда я на пароходе перебрался в Лондон и лишь на пару дней задержался на литературном фестивале, где забегал на чтения разных авторов и выбегал оттуда с такой скоростью, что ветер, который я поднимал, переворачивал им страницы книг, из которых они читали, а у них самих руки оставались свободны. Можно было пить и тыкать пальцами. В общем, как бы я ни старался вернуться к себе в деревню, сделать это, казалось, невозможно. На пути всегда возникала еще одна толпа, желавшая на меня поглазеть, вечно приходило еще одно приглашение, которое нужно было принять. Посетить еще один фестиваль. Пробежать еще один забег. Но я ни на миг не забывал Паппо – и очень старался забыть данное ему слово. И домой не возвращался, хотя знал, что уже прошли годы, школьные дни остались позади, а отец отнюдь не молодеет.
И только когда меня завело в Санкт-Петербург, где я бегал, как хомячок, в гигантском колесе для увеселения Царя и его супруги, Русской Императрицы, не останавливаясь и не уставая, дело дошло до критической точки. Мне принесли письмо, и я прервал свой бег и вышел из колеса. Снова и снова читал я слова письма и чувствовал, как из глаз моих начинают бить слезы. У молодого императорского гвардейца я спросил, во сколько отходит поезд из Санкт-Петербурга, а мне ответили, что поезда здесь ужасно медленны, ужасно редки и ужасно холодны.
