Сильный успех имел Араго, в качестве военного и морского министра объявив, что один корпус в 50 т. человек стоит в долине Роны, что другой такой же формируется в долине Durance и что Республика может выставить неприятелю 300 т. войска и 85 т. кавалерии, не говоря о национальной гвардии, которой роздано 446 т, 689 ружей. Морская сила находится в соответственности: «et la République peut se reposer avec confiance sur ses escadrons et leurs équipages pour les succès des combats maritimes qu'elle pourrait avoir à soutenir pour l'honneur de son pavillon»[222].
Мари, отдавая отчет о публичных работах, особенно распространился о пользе национальных мастерских, и Палата, изъявляя ему [благодарность] свое одобрение, никак не воображала, что через две недели они будут самая затруднительная задача положения и самая сильная признанная опасность как для нее, так и для Парижа и для Франции.
В заключение Ламартин снова взошел на кафедру для отчета по дипломатическим делам. Вольная или невольная бездеятельность его получила здесь санкцию во имя какого-то сантиментального разделения революций на révolution de territoire et на révolution d'idées. Les unes se résument en conquêtes et en bouleversement de nationalités et d'empires; les autres se résument en institution[223].
Первым нужна война, вторые могут быть приведены к войне, но побеждают мир одним своим появлением. Франция, совершившая вторую из этих революций, стоит, опираясь на свой меч и предоставляя идеи своей [свершать победы] доставлять ей победы без крови, но готовая ко всему. Положение Франции это: «une diplomatie armée!»[224] Затем Л<амартин> вычислил все прогрессивные завоевания, которые уже сделала Франция в продолжение двух месяцев, именно революции в Вене, Берлине, Франкфурте, Бадене, Баварии и проч. и проч. С падением филиппской династии все дипломатические отношения Франции очистились и упрочнились: «en un mot nous étions 36 millions d'hommes isolés sur le continent; aucune pensée européenne ne nous était permise; aucune action collective ne nous était possible; un tel système était la compression; l'horison était court, l'air manquait comme la dignité à notre politique (très bien). Notre système aujourd'hui = c'est le système d'une vérité démocratique qui s'élargira aux proportions d'une foi sociale, universelle. Notre horizon-c'est l'avenir des peuples civilisés; notre air vital, c'est le souffle de la liberté dans les poitrines libies de tout l'univers»
