Дождавшись, когда они снова оказались в своей каюте, Кутар спросил:
— Знаешь, я тоже не понимаю, что тебе понадобилось в водах открытого моря?
— О боги, не будь таким глупым, варвар! Не в водах, а под водой!
— Ну так бы и говорила! — облегченно вздохнул кумбериец. — Тогда все понятно: речь идет об утонувшем сокровище. Это корабль, да? Галеас утонувший во время шторма? Корабль с сокровищами короля Мидоса, который вез с островов груз пряностей?
Вместо ответа рыжеволосая красавица звонко рассмеялась и ее пальчики принялись расшнуровывать завязки блузки. Отбросив тесную кожаную одежку в сторону, Лори принялась крутиться, прихорашиваясь и любуясь тем действием, которое производила на варвара ее красота.
— Ничего подобного, Кутар, — тихо произнесла она, закутываясь в свои пышные рыжие волосы и снова являя взору собеседника свою восхитительную фигуру. — То, что мы ищем, люди не видели много тысяч лет.
— Не корабль? — переспросил варвар, выпрямляясь и оставшись в одном наполовину снятом сапоге. — А что же тогда?
— Это затерянный город Хатарон, мой храбрый Кутар. Да, тот самый город, где родился Афгоркон, где он творил свои заклинания, где он когда-то зачаровывал окружающий его мир. Величайший маг из всех. Даже сегодня, через пятьдесят тысяч лет после смерти Афгоркона, собратья-маги чтят его имя.
С этими словами она освободилась и от своей короткой юбки, представ перед Кутаром во всем великолепии своей зрелой женственной красоты. При виде нежной кожи цвета сливок и огненно-рыжих волос, которые то скрывали ее шелковистой занавеской, то снова приоткрывали восхищенному взору, варвар ощутил, как огонь побежал по его жилам, а мужское естество откликнулось на этот призыв. Но все же разум его был не настолько затуманен чтобы забыть об осторожности.
— Что-то я тебя не понимаю, девушка, — протянул Кутар, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно и немного насмешливо.
Чародейка замерла, вопросительно глядя на него своими раскосыми зелеными глазами.
— Ты же просто обязана ненавидеть меня после стольких обид, которые ты претерпела. Это по моей вине ты висела в серебряной клетке, а позже я засадил тебя в ту гробницу с мертвым Каликалидом. А ты, насколько я знаю, не из тех, кто склонен прощать обиды.
— Все просто, — звонко рассмеялась она. — Ты — мой, варвар. Даже сидя заточенной в той ужасной серебряной клетке, я ни на миг не забывала о тебе. Помнишь, как ты видел мое лицо на дне пивных кружек и глядящим на тебя из пламени бивачных костров? Как я даже тогда говорила с тобой?
