– Ну что, доктор, – говорила я, – опять собираюсь на войну…
– Нет-нет-нет, – возражал он. – Для вас, голубушка, никакой войны больше не будет.
Я и сама сомневалась, смогу ли действительно возвратиться на фронт. Ведь осколок снаряда все еще сидел в моем теле. Доктор не захотел его вынимать. Он советовал подождать до полного выздоровления и удалить его когда-нибудь позже путем операции через живот, так как осколок засел в сальнике. Я до сих пор не имею возможности сделать подобную операцию и ношу в себе этот кусок железа. Малейшее нарушение пищеварения вызывает у меня и теперь сильные муки.
Мне пришлось заново учиться ходить, и было такое ощущение, будто я никогда раньше не умела это делать. Первая попытка не удалась. Попросив у доктора пару костылей, я хотела встать на ноги, но упала на постель, вся ослабевшая и беспомощная. Однако сиделки посадили меня в инвалидное кресло и выкатили в сад. Прогулка доставила мне огромное удовольствие. Однажды, когда сиделка отлучилась, я попыталась самостоятельно встать и сделать хотя бы шаг. Эго вызвало сильную боль, но я сохранила равновесие, и по моим щекам потекли слезы восторга. Я ликовала. Однако лишь неделю спустя доктор разрешил мне немного ходить с помощью сиделок. Удалось сделать лишь с десяток шагов; я победоносно улыбалась, преодолевая изо всех сил дикую боль, но вдруг почувствовала страшную слабость и потеряла сознание. Сестры милосердия испугались и позвали доктора, который велел впредь быть осторожнее. Тем не менее здоровье постоянно улучшалось, и через пару недель я уже могла ходить. Конечно, первое время я не чувствовала уверенности: ноги дрожали и казались такими слабыми. Постепенно прежняя сила возвращалась ко мне, и к концу шести месяцев, проведенных в больнице, я выздоровела.
Глава девятая. Восемь часов в руках германцев
В то утро, когда предстояло идти на военно-медицинскую комиссию, я была в веселом и чертовски озорном настроении. Заканчивался декабрь, а душа моя, будто весной, светилась от радости. В просторной комнате, куда я вошла, уже ждали своей очереди около двухсот других больных, чтобы пройти комиссию и услышать приговор об отправке домой или возврате на фронт.
Комиссию возглавлял какой-то генерал. Когда подошла моя очередь и он нашел в списке мое имя, то решил, что «Мария Бочкарева» – это ошибка, и исправил на «Марин Бочкарев». Под таким именем меня и вызвали.
– Раздевайся! – рявкнул генерал, отдавая приказ, которым встречал каждого солдата, ожидавшего демобилизации.
