Будь у моего щита острая, заточенная кромка, воина разрубило бы пополам – с такой силой метнул юный Кимон тяжелый овал крытых бронзой деревянных пластин.
Он в кувырке вернулся на колесницу, страшный, залитый кровью, струившейся из рассеченной щеки. В глазах стояли слезы, он выкрикивал:
– Разбиты! Мы разбиты! Отец станет стыдиться меня.
– Не разбиты! Просто отступаем. Отец будет гордиться тобой!
Я развернул коней и погнал их сквозь высокую траву. Всего одиннадцать человек из нашего войска, верхом на конях или бегом, бросились за нами. Всадники в плащах возвращались в крепость неспешным шагом, а прочие обитатели Страны Призраков склонялись над нашими убитыми, собирая мрачные трофеи и насаживая их на копья.
За первыми деревьями рощи мы оказались в безопасности. Но Кимон растерянно и беспомощно оглядывался: его советчик, мудрый молодой Ларен, лежал порубленный на той самой земле, на которую положили когда-то новорожденного Кимона, чтобы он узрел звезды над родным домом, прежде чем отослать ребенка к приемным родителям клана корнови. Он стоял в тени, угрюмо глядя на равнину, над которой уже начали собираться вороны.
– Отец станет стыдиться меня, – тихо повторил он и резко добавил, не дав мне вставить слова: – И не разубеждай меня. Плохой это был день для всех нас!
– Хуже – для тех, кто остался на копьях. Но твои кости не белеют под небом.
Он не слушал утешений, мрачно уставившись на головы, выставленные над Бычьими воротами.
– Я был не прав. Это моей голове следовало таращиться с копья. Права была Мунда!
Мунда? Значит, она говорила и с братом? Я спросил Кимона, что сказала ему сестра.
– Выждать время. Собраться с силами. – Он оглянулся на меня, в глазах его стояло отчаяние. – Я должен теперь предложить себя в заложники, Мерлин… но пока Урта не вернулся, я не могу! Нет, я не боюсь. Но отцу понадобится сын, когда он вернется из своей Греции. Разве не так?
– Так. – Это было все, что я мог сказать мальчику.
Добрые боги, на моих глазах этот хрупкий юнец совершил подвиг, каких не совершали всадники и щитоносцы на Фермопилах! Если бы враг наш принадлежал к живущим, честь требовала бы от него теперь предложить себя в заложники, хотя, по правде сказать, он был еще слишком молод. Никогда не брали в заложники детей правителя, не закончивших срок пребывания в приемной семье. Убить такого было можно, но взять в заложники – нет.
Однако все это были праздные умствования. Мы сражались с Мертвыми, и немалой победой было лишить их такой добычи, как сын правителя.
