Они помолчали. Наконец священник сказал:
— Я тоже ничего не знаю… Возможно, вы правы, а народ нет… По в ком тогда будущее истории? Не в тех же, кто наверху?.. Что нам готовит провидение? И все-таки я глубоко убежден, — заключил он, — что народ стоит ближе к настоящему.
— Конечно. Камень всегда более настоящий, чем бумага.
Они продолжали беседовать, окутанные ночной мглой, два человека, уже вступившие в зимнюю нору своей жизни. Прощаясь, Американец вдруг сказал:
— Ах да! Я пришлю к вам одну девушку, поговорите с ней. Она идет вместе с нами.
— Со сплавщиками? Никогда не видел, чтобы женщины сплавляли лес.
— Она с нами не с самого начала. Мы ее, можно сказать, почти подобрали… Она сама вам все расскажет, вы могли бы помочь ей.
Когда Американец вернулся в лагерь, Паула еще не спала.
— Франсиско! — тихонько окликнула она. — Я уже подумала, не случилось ли с вами чего-нибудь.
— Случилось, Паула, случилось. А завтра это случится с тобой.
— Со мной?
— Завтра сходишь в Отерон и повидаешь священника. Скажешь ему, что ты от меня. И поговори с ним. Его зовут дон Анхель.
— Я? О чем?
— О себе. Обо всем. О чем захочешь… Говори с ним так, как говорила бы сама с собой. Да ты так и поступишь, едва увидишь его. Разве ты не нуждаешься в этом?
Паула опустила голову, затем поблагодарила артельного. Оба долго не могли уснуть.
Утром звон колоколов, возвещавший о воскресении Христа, казалось, пронесся по полям с радостным ликованием. Мужчины с жаром взялись за работу. Четырехпалый, получив разрешение участвовать в утренней процессии, отправился в Отерон в сопровождении Паулы верхом на Каналехасе, которая решила заодно купить кое-что из провизии.
После того как процессия вернулась из часовни и были сделаны необходимые покупки, Паула зашла в церковь. Она увидела священника в полутемном приделе, куда принесли гроб с телом господним. Священник опять прибивал Христа с помощью пономаря и нескольких старух, окинувших Паулу настороженным взглядом.
— Сейчас я тебя выслушаю, дочь моя. Видишь, чтобы обрести жизнь, Христос должен претерпеть распятие… Вот так! — и нахмурившись, добавил: — А прибивать должен я. Благочестивые прихожане не смеют его распинать. Даже статую его не смеют распинать.
Вместе они прошли в ризницу, а оттуда в дом к священнику.
— Тебе повезло. Я очень проголодался после вчерашнего поста, и Эухения приготовила вкусный завтрак, так что ты сможешь его отведать. — Он окинул ее медленным взглядом и проговорил: — Ты очень красивая. Впрочем, не совсем то… ты очень женственна. Не обижайся, дочь моя, на мои слова. Хуже было бы, если бы я это подумал и скрыл. Я не люблю притворства.
