Американец проводил женщину до двери кухни и стал расспрашивать:
— Скажите, сеньора, как зовут священника?
— Дон Анхель Понсе.
— Он давно живет в этом селении?
— Девятнадцать лет.
— Вы ему родственница?
— Нет. Но мой сын стал священником благодаря ему.
— Так почему же?.. А, понимаю… ваш сын умер.
Старуха молча кивнула головой. В кухне царил полумрак, лишь слабо отсвечивал медный таз да седые волосы женщины.
— Простите, сеньора, что я так бесцеремонно вас расспрашиваю. Но, поверьте, это не праздное любопытство. Сам не знаю, что это, только не праздное любопытство.
— Просто вы поняли его. А я с удовольствием вам отвечу. Я вдова, у меня был единственный сын, но он покинул меня и стал священником. Из-за него. Я не хотела, но я была неправа. Потом он умер, я осталась одна на всем белом свете и поселилась здесь, чтобы отплатить святому человеку за счастье и добрую смерть моего сына.
— Понимаю.
Сплавщики поели трески с хлебом и выпили вина за здоровье странного священника. Вдруг раздался страшный грохот. Гигантская трещотка, установленная на башне, призывала в церковь. Словно муравьи, со всех сторон сползались люди к дороге, ведущей к божьему храму. Сплавщики вошли в церковь последними и сбились кучкой подальше от алтаря, почти у входа, сохраняя расстояние между собой и селянами. Здесь и присоединился к ним Шеннон, когда, перекусив с Паулой на паперти, проводил ее к женщинам, сидевшим поближе к алтарю.
Появился священник. Помолившись, он направился к амвону, и тотчас люди шумно задвигали стульями и скамеечками. Священник поднялся по скрипучим ступенькам ветхой лестницы, и над головами прихожан поплыла тишина, словно спустившаяся с неба, а прозвучавший в пей голос почти испугал собравшихся.
— Братья и сестры во Христе, — начал священник, — вы хорошо знаете то, о чем я вам сейчас скажу. Вы повторяете со вчерашнего дня: «Тише, господь бог умер». «Не пойте, наш господь умер». Мы говорим так, — и голос ого стал громче, — но сами остаемся прежними, хотя нет на свете более страшных слов. Господь бог умер! Что еще можно сказать? Ничего. Мне остается только возопить: «Господь бог умер!», чтобы слова эти парили в воздухе, а самому погрузиться в молчание.
Шеннон был захвачен с первой же минуты, едва этот человек заговорил, просто, без латыни, от чистого сердца.
— Но мы слишком часто повторяем слова, и они теряют смысл. Когда нам говорят, что кто-то умер, мы не чувствуем этого всей своей плотью. Видно, это бог нас милует, ибо плоти нашей не вынести такого удара, и мы знаем не самые вещи, а лишь слова. Но смерть господня должна поразить нас. Нам не уйти от нее, она здесь. Вот мне и приходится брать на себя смиренное дело женщины, которая ревностно начищает потускневшее серебро. Я отточу и отчищу, если смогу, свои слова, чтобы они ослепили пас, словно живое серебро, и страшный вопль о смерти господней ранил нас навылет.
