. С другой стороны, накануне грозных событий он снова предсказывает революцию, но не с энтузиазмом, а, наоборот, с крайней враждебностью, „донося“ о ней властям. Он предупреждает „философов“ быть настороже, чтобы то, что они считают лучшим, не стало худшим. „А вы, должностные лица, будьте еще более настороже! Готовится роковая революция! Распространяется дух неподчинения! Он скрытно клокочет в самом низшем классе!“
[14]. „Послушайте, — обращается он к знатным, — голос плебея, который все слышит, который живет с народом и знает его самые сокровенные думы: брожение существует и растет, противоречия между правящими властями его поощряют. Предупредите его! Восстановите добрый порядок, субординацию!“ А своих „дорогих сограждан“ он призывает дрожать перед анархией и объединиться вокруг трона
[15]. И в то же самое время он не только обвиняет знатных в несправедливости, жадности, скандальном эгоизме, но и угрожает общественным верхам войною жаков
[16].
Но вот разразилась, наконец, предвещенная им революция. Среди произведении Ретифа революционного периода сохранился крайне любопытный документ — пятнадцатая и шестнадцатая часть его многотомного произведения „Ночи Парижа“, где день за днем описываются революционные события. Эта хроника революции, представляющая и сама по себе исторический документ первостепенного значения, вместе с прочими материалами, содержащимися в различных других его, изданных в девяностых годах, произведениях, дает общее представление о его отношении к революционным событиям, несмотря на явный страх автора перед столь быстро менявшимися властями и его подлаживание под господствовавшее настроение. Отношение это нельзя охарактеризовать иначе, как глубоко неприязненное и даже враждебное. Начиная от непосредственно предшествовавшего революции апрельского выступления рабочих и кончая всеми крупными революционными событиями, вроде 14 июля, 5—6 октября и т. п., — ко всем народным движениям он относится с явной или затаенной ненавистью, описывая их как буйство черни, руководимой бандитами, проститутками и агентами аристократии. И в это же самое время, казалось бы, по совершенно непонятному и необъяснимому противоречию, он обращается к массам с призывом ко всеобщему восстанию. „О мои братья, — взывает он в „Тесмографе“, вышедшем из печати в ноябре 1789 г., — если это необходимо, поднимите всеобщее восстание, разделяйте!“ (faites une insurrection générale, partagez)
