— Нам известно то же, что и вам. Просто у меня возникли смутные подозрения, а начальство приняло их всерьез. — Грэхем задумчиво рассматривал пожелтевшее от времени выщербленное ветровое стекло. — Я первый почуял неладное. А теперь за все мои заслуги придется либо раскапывать истину, либо трубить отбой.
— Выходит, я должен уступить вам пальму первенства по части подозрений? — Воль заерзал на сидении и жалобно воскликнул: — Подумать только! Сыщик, при исполнении обязанностей — ив таком драндулете! Ну и ну! Все вокруг только тем и занимаются, что помирают — вот мы и трясемся на катафалке. — Он опять поерзал. — Если так и дальше пойдет — вымажут меня дегтем и в перьях обваляют! Ладно уж, — покуда голова в полном порядке, останусь вместе с вами.
— Благодарствуйте, — Грэхем усмехнулся, разглядывая своего спутника. — Кстати, как тебя звать–величать?
— Артом.
— Спасибо, Арт.
Квартиру Дейкина обыскали со всей дотошностью, однако не обнаружили ни душераздирающей предсмертной записки, ни спрятанных в тайнике бумаг — словом, ничего хоть сколько-нибудь необычного.
Эта попытка решить головоломку привела в тупик.
Правда, Воль наткнулся на грубую модель верньера, собранную самим изобретателем, и теперь развлекался, проецируя на маленький экран стандартный стереоскопический куб. Поворачивая микрометрический винт, он то сжимал геометрический каркас, делая его почти плоским, то растягивал в виде нескончаемого тоннеля.
— Ловко! — приговаривал он.
Грэхем вышел из дальней комнаты, неся полупустой пузырек иода.
— Разыскал по чистому наитию. Полюбуйся: стоял в аптечке рядышком с целой кучей снадобий от всех мыслимых болезней и недугов. Хватило бы на добрый лазарет. Дейкин всегда был порядочным ипохондриком. — Он водрузил пузырек на стол и мрачно уставился на него. — Так что склянка эта ровным счетом ничего не доказывает. — Грэхем окинул помещение угрюмым взглядом. — Здесь мы только время теряем. Я хочу повидаться с доктором Фосеттом из Государственной Психиатрической Лечебницы. Подвезешь?
— Сначала звякну. — Воль вызвал управление, положил трубку и сказал: — Дейкина вскрывать не стали — вскрывать, по сути, нечего. — Он убрал верньер на место, засунул пузырек в карман и открыл дверь. — Едем! Поглядим на твою психушку. При такой жизни в один прекрасный день она, того и гляди, станет нашим родным теплым домом.
Гудзон окутывался тьмой. Унылая луна хмуро взирала на мир сквозь рваные облака. Словно желая скрасить мрачное зрелище, вдали вспыхивали кроваво–красные буквы пятидесятифутовой неоновой рекламы, через равные промежутки времени повторяя радушное приглашение:
