Незаметно подкравшись, провести по подбородку вымазанным в саже пальцем или украдкой подрисовать усы — шутки такого пошиба даже малый ребенок едва терпит, надувши губы на своих старших сестренок, а в общем веселье семьи он участвует разве что поневоле.
Так же вот и все проделки старости, самочинно уродующей наши лица, мы должны ставить много ниже тех грубых шуток, что она вытворяет внутри организма — с нашими мускулами и рассудком.
Здесь уместно будет привести одно письмо. Хотя и несколько кружным путем, однако попадает оно на ту же улицу и затрагивает ту же тему праведного негодования, вокруг да около которой мы крутимся с нашими откровениями.
«С тех самых пор — тому полтора года, — как я стал пользоваться электробритвой, я тоже редко смотрюсь в зеркало. И со мною та же история: постепенно тускнеет в памяти, забывается собственное лицо. Точнее говоря, последнее из зафиксированных обличий я смешиваю со своими более ранними и хорошо знакомыми мне отображениями. Сознание мое рисует этакий сводный портрет и на том успокаивается; образ неизменен, подобен портрету, созданному кистью.
Но слушай дальше. На днях мне все-таки пришлось взглянуть на самого себя; не в зеркале, а на фотографии. Снимок был сделан совсем недавно, незаметно для меня и отнюдь не ради моей персоны. Я там — побочная фигура средь избранных; образовался непринужденный круг, кто-то завладел вниманием общества, я слушаю… с непередаваемо бессмысленной ухмылкой на физиономии.
Глаза — не придерешься: глаза — мои. Лоб тоже. И седые космы, уж эти точно, мои.
Но зато ухмылка и эта тупость, почти скотоподобная, — они разят в самое сердце, все во мне бунтует.
Это выражение, прилипшее к моему лицу, неужели оно теперь навек мое? Неужели рот мой навсегда застыл в уродливой гримасе?
Мой разум противится твоим рассуждениям. Не вижу здесь повода к потехе или острословию.
Я отыскиваю свое старое зеркало для бритья и подхожу к окну.
Как это я смеялся там, в тот момент, когда делали снимок? Так? И я улыбаюсь, как обычно привык улыбаться.
В зеркале появляется страшная маска. Та же самая, что на фотографии. Или то перестроились сами мускулы моего лица?
Я улыбаюсь еще раз; осторожно, как пробуют ржавый замок.
Результат тот же самый.
Я отворачиваюсь и пытаюсь без зеркала „разработать“ мускулы лица, которые участвуют в улыбке. Потом, когда улыбка отделана в совершенстве, я неожиданно снова заглядываю в зеркало: да, теперь все иначе, теперь это моя улыбка, доподлинная, прежняя.
