Есть много способов сделать так, чтобы тебя не узнали даже знакомые. Самый простой — отвлечь внимание. Оденьте человека в форму — и его никто не заметит. Разве вы помните лицо полицейского, мимо которого только что прошли по улице? Разве вы его узнаете, когда увидите в гражданском платье? На том же принципе основано и умышленное привлечение внимания к какой-нибудь определенной черте. Снабдите человека огромным носом, вдобавок обезображенным бородавкой, — и хам будет пялиться на него, вежливый — отвернется, но ни тот ни другой не запомнят лица. Я, однако, отказался от такого примитивного способа, так как решил, что мой наниматель скорее стремится, чтобы меня не заметили, чем запомнили бы по какой-нибудь примете, а потом не смогли бы узнать. Вот это уже гораздо труднее. Сделаться бросающимся в глаза может каждый, а вот стать поистине незаметным — это уже искусство.
Мне нужно было лицо столь обыкновенное, что его просто невозможно запомнить, подобное настоящему лицу бессмертного Алека Гиннесса[5]. К сожалению, мои аристократические черты от природы слишком красивы и ярки — печальный недостаток для актера на характерные роли. Как говаривал мой папаша: «Ларри, уж слишком ты хорошенький, черт бы тебя побрал! Если ты не сдвинешь с места свою ленивую задницу и не начнешь учиться ремеслу, то лет пятнадцать тебе предстоит проторчать на сцене, играя мальчиков и воображая, что ты актер, а затем внезапно ты окажешься продавцом сластей в фойе. Быть «тупицей» и «ангелочком» — вот два наихудших порока в шоу-бизнесе. А ты обладаешь обоими». И тут он снимал свой ремень и принимался за воспитание. Папаша был психологом-практиком и верил, будто разогрев большой седалищной мышцы оттягивает кровь от мальчишеского мозга. Хотя теоретически это весьма шаткая доктрина, результаты ее применения на практике себя вполне оправдали. К пятнадцати годам я уже мог стоять вверх ногами на слабонатянутой проволоке и читать Шекспира или Шоу страницу за страницей, а мог вызвать и всеобщий фурор, закурив в этой позиции сигарету.
Я был глубоко погружен в творческое раздумье, когда увидел в зеркале лицо Бродбента.
— Господи! — рявкнул он. — Он, кажется, за все время ни черта не сделал!
Я окинул его ледяным взглядом.
— Я предполагал, что вам желательно увидеть образчик моего творчества, а в этом случае меня подгонять не следует. Это все равно, что потребовать от классного шеф-повара придумать новый соус, сидя на галопирующей лошади.
