И вот его письмо. О чем он может написать? Что нас связывает? Где достал мой адрес?
«… Не удивляйся, что пишу тебе. Вспомнил старую дружбу…» В тайге твоя дружба, на луну воет… «Зашел к вам домой, тетя Лиля сказала, что ты служишь вместе с Карпухиным, и дала адрес. Пишу тебе — Карпухин, знаю, меня не любит… Я, как ушел из техникума, побывал во многих местах. Поначалу устроился в лесхозе — ничего: спецовку дают, на работу возят, но платят не ахти. Подался на пасеку в колхоз. Не жизнь, а сплошной мед, если б пчелы не кусали. Короче говоря, вернулся в Средневолжанск, поступил на железную дорогу, устроился проводником в купейный вагон. Курсирую до Ташкента и обратно. Житуха — лучше не надо. Тугриков хватает, надо только знать, что туда везти, а что оттуда. От армии освобожден по чистой — зрение… А вы, значит, не отвертелись. Теперь два года псу под хвост. Жалко мне вас…»
Дальше читать не имело смысла. Я хотел показать письмо Генке, да раздумал. И откуда только такие берутся? «Два года псу под хвост…» Болван! Вся твоя жизнь не стоит шести месяцев моей службы. Вся твоя житуха с «тугриками», со знанием, что «туда везти, а что оттуда…»
А ведь попадаются и на службе такие Сухоедовы. Еще в Средневолжанске, помню, на том двухсерийном, по выражению Генки, молодежном вечере один из солдат «выкладывался» гривастому парню с подшипникового завода. Смысл его речей сводился к тому, что два года мы как-нибудь прокантуемся, а потом свое возьмем, все потерянное наверстаем. Гривастый сочувственно поддакивал солдату и все время крутил на безымянном пальце перстень, похожий на расплющенного черного таракана.
Возле склада ГСМ на грибке часового, где мне совсем недавно пришлось стоять на посту, кто-то нацарапал ножом «До дембиля 3 мес. и два дни». Грамотно писать не научился, а дни считает, оставляет корявые автографы на чем придется. Дни считает! Поговорил бы, счетовод, с Иваном Андроновым. В нашем экипаже он самый «пожилой». Пединститут окончил. Женатый. Дочурка растет. По семейным обстоятельствам ему отсрочка полагалась. Сам от нее отказался. Рассказывая мне об этом, обращаясь по учительской привычке на «вы», он признался:
— Не поймите, Валера, превратно, без службы чувствовал бы себя неполноценным мужчиной. Что она мне дала, спросите, служба? Сразу, односложно не ответишь. Стыдно признаться, но до службы я, взрослый уже мужик, глава семейства, в темную комнату не мог войти. И грозы боялся. Это, наверно, от матери, она у нас, как только туча почернее покажется, на каждую розетку по калоше вешает. От молнии. Первый раз поставили меня на пост, все два часа как на иголках себя чувствовал… Автомат все время держал наизготовку. Боялся. А теперь все как рукой сняло… Служба помогла мне познать себя самого как личность. И цену человеческой дружбы, и неодолимую силу коллектива теперь знаю лучше. С техникой стал на «ты». Это для сельского интеллигента тоже кое-что значит…
