— Вы эту пластинку почаще заводите, — высказал пожелание Генка. — Во-первых, это наша ротная песня. Мы за нее приз получили на строевом смотре. А во-вторых, скоро у нас будет настоящая полевая почта. Уезжаем к новому, как говорят, месту службы.
— Когда? — спросил отец.
— Завтра.
— Куда?
— За границу…
— Ах, батюшки, — заголосила тетя Лена и бросилась к Генке.
— Постой, мать… — остановил ее Алексей Иванович. — Ет что же, воевать?
— Служить, па…
Опять пропал веселый лад. Мама начала всхлипывать. Подхватила меня под руку и повела в нашу комнату. Отец пошел следом за нами.
— Ну что ж, хорошо. Я там воевал. Знаю. Хорошая страна. И народ душевный. Встречали нас, как родных. А могилок там наших — большие тысячи… Я тебе запишу адресок, не потеряй смотри, Валера. Был там город такой — Бреслау. Теперь Вроцлавом называется. Бои там, сын, были нелегкие. Долго мы выбивали фашистов из этого города. Там Николая-то и похоронили. Представится возможность — съездите с Генкой на могилку… В котором часу вас отправляют?
— Про время не говорили.
— Ничего, мы с матерью с утра к тебе придем…
Как в мои детские годы, мы уселись втроем на диван. Мама положила мне на голову руку и начала перебирать волосы. За весь вечер она не сказала и двух десятков слов. Но я-то знал, что у нее на сердце… Мне так хотелось сказать ей все самые нежные слова. Но я чувствовал себя слишком взрослым.
— Только, пожалуйста, не беспокойтесь за меня. Каким вы меня воспитали, каким знаете, таким и останусь.
— Как же не беспокоиться? Один ты у нас, Валерочка, вся наша радость, — мама снова начала плакать.
Как вести себя, когда у матери на глазах слезы, я не знал. И отец, кажется, тоже не знал. Но нас выручил Генка. Он крикнул из коридора:
— Слухай, Валерка, выходи строиться. Пора.
Родители проводили нас до Полевой. У трамвайной остановки попрощались. Мы с Генкой остались вдвоем.
— Старик, не ассигнуешь две копейки?
— Зачем?
— Трудно догадаться?
Я начал рыться в карманах.
— Держи. Вон будка рядом, звони.
Он бегом помчался к телефонной будке. Возвратился очень скоро.
— Нету дома, — сообщил он. — Ветреная девица, ускакала на гулянку. Одним словом, с «бесенятами в глазах». А матушка ейная допытывалась, кто звонит.
— Не сказал?
— Отчего же. Попросил передать Наталье, что два ефрейтора, хорошо ей знакомые, утром имеют честь покинуть Средневолжанск. И может статься, навсегда…
— Почему навсегда?
— Милый, служба может потребовать немало времени.
Ни за что бы не признался Генке, что я думал только о Наташке. Хорошо, что ее не оказалось дома, а то Карпухин начал бы лясы точить по телефону. Зачем? Мне это было бы неприятно.
