— Понятно!.. Сделаем! Есть, товарищ гвардии полковник! Спасибо!
Положил трубку — и к нам:
— Поедете со мной. Командир полка лично задачу поставил.
— Нас командир роты послал наряд подменить…
— Поедете со мной, — повторил старшина. — В наряде другие постоят. Срочное задание. Труфанов, доложите гвардии старшему лейтенанту, что командир полка приказал мне немедленно выехать к товарищу Реперовичу. Младшие сержанты со мной.
К полякам, значит? Интересно, зачем?
Минут через пять полковой газик вез нас к Яреме Реперовичу. Николаев, чем-то озабоченный, молчал. И мы не осмелились его потревожить своими расспросами. Так всю дорогу проехали молча.
— К детскому саду, — коротко бросил водителю старшина, когда машина въехала в село.
Газик остановился возле крыльца массивного двухэтажного особняка. К старшине подошел Реперович. В косоворотке с закатанными по локти рукавами он походил на только что закончившего тренировку штангиста.
— Чесчь, Николай, — сказал он, пожимая старшине руку и одновременно кивком головы здороваясь с вами.
— Привет, Ярема, давай рассказывай, по какому поводу сыр-бор.
— Никакого сыр-бора нету, Микола, однако без твоей помощи не обойтись. Вот какое дело-то приключилось. Завтра детский сад должны открывать, комиссия из Вроцлава приезжает, а пищеблок не готов. Котлы новые неделю назад привезли, а пристроить их некому. Был на все село один печник, и того вчера в больницу положили. Аппендицит у него…
— Понятно, — весело прервал старшина, — давай показывай свои котлы, председатель.
— По печному делу, товарищ Реперович, мы собаку съели, — вставил Генка, косясь на старшину. — В нашей роте знаете какие печки?
— Какие такие у вас печки?
— Слушай его больше, Ярема, — вмешался Николаев. — Он наговорит! Показывай свои котлы.
Реперович с Николаевым ушли в помещение.
— Видал, тестюшко мой будущий как печник на международном уровне получает признание, — сказал Генка.
— А мы его помощники, — ответил я.
— А как же! Глину поднести, известку развести. Это мы можем…
Мы легли на траву. Яркое солнце над головой. Небо чистое, голубое-голубое. Стремительные стрижи вычерчивают фигуры высшего пилотажа. На каштанах застыли белые свечки с розовыми крапинками. И трава-мурава изумрудной россыпью покрыла луг, придорожные кюветы. Какие-то желтенькие цветочки, не то лютики, не то гусиные лапки — в ботанике я был и остался слабаком, — несмело выглядывают из травы. Скворец уселся на яблоневом суку и, распушив хвост, затрепыхал крыльями; звонко чмокает, трещит, подсвистывает, будто хочет высказать нам свои птичьи весенние заботы.
