— Сейчас, — выдохнула она. — Не сдерживайся, только не сдерживайся.
И вдруг я не смог и не захотел сдерживаться. Я упёрся руками в кровать, оторвавшись от её тела, и мог думать только о том, как мне было хорошо и как всё росло и росло удовольствие.
— Да, — снова прошипела Кэррин. — Давай же.
Я достиг пика, дрожа…
…И почувствовал, как что-то холодное и твёрдое упёрлось мне в висок.
Я открыл глаза и увидел, что она приставила к моей голове свой "Зиг". В этот момент над её бровями открылась ещё одна пара глаз, горящих дьявольским лиловым огнём, а на лбу проступил пылающий тем же цветом символ, напоминающий по форме песочные часы.
Её голос изменился, стал ниже, богаче и чувственней.
— В самом аду нет фурии страшнее, чем женщина, которую отвергли, — промурлыкала она.
И нажала на курок.
* * *
Я сел в постели Кэррин, пытаясь сдержать рвущийся крик.
Я моргнул несколько раз, пытаясь собраться с мыслями и прогоняя сон. Серебряная серьга в левом ухе ощущалась, как маленький кусочек ледяного свинца, тяжёлого и арктически холодного. Я тяжело дышал, слегка вспотев, и несколько порезов горели, причиняя неудобство. Моё тело всё болело… и, что куда хуже, было до предела взвинчено из-за чувства разочарования, вызванного не до конца удовлетворённым сексуальным желанием.
Я со стоном снова откинулся на постель.
— О, да ладно, — тяжело выдохнул я. — Даже во сне облом? Это же просто, чёрт побери, смешно!
Через секунду в коридоре зажегся свет, и дверь в спальню распахнулась.
Кэррин стояла там в своей футболке чикагской полиции и свободных тренировочных шортах, держа «Зиг» в опущенной руке.
— Гарри? — произнесла она. — Ты в… — она остановилась, посмотрела на меня и подняла одну тёмно-золотую бровь.
Я схватил подушку, шлёпнул её на бедра прямо поверх одеяла и вздохнул.
Она разглядывала меня секунду с трудночитаемым выражением лица.
— Прибереги это для ночной битвы, здоровяк, — она начала поворачиваться, но остановилась: — Но как только мы разберёмся с нашим делом…
Она снова глянула на подушку и улыбнулась. Эта была удивительная улыбка, весёлая, и в то же время озорная.
— Когда мы с ним разберёмся, нам нужно будет поговорить.
Я понял, что отчаянно краснею.
Она ещё раз улыбнулась такой же улыбкой и сказала:
— Увидимся утром.
Затем закрыла дверь и оставила меня в постели одного.
Но при мысли об этой улыбке я почему-то не возражал.
