Служанка, подавальщица из корчмы, была старой девой не по собственным убеждениям, а по печальному стечению обстоятельств, в число которых входили высокий рост, лошадиное лицо и резкий нрав. Поздней ночью она прокралась к двери постояльца, но увидела яркий свет из-под двери и забоялась. Потоптавшись под дверью с минуту, служанка дунула на пальцы, сложенные щепотью, набралась смелости и негромко стукнула в дверь, придумав повод: если гость откроет, но на 'деву' не позарится, то та сурово попеняет ему на трату свечей. Гость не открывал. Подавальщица собралась уже уходить, как вдруг, немало испугавшись, заметила рядом еще одну претендентку на золото и драгоценные камни - рябую прачку из банной, девицу лет тридцати. Та стояла босиком и вопросительно дергала подбородком. Одной рукой девица прижимала к груди поношенные туфли, а в другой у нее оказался запасной ключ от комнаты жреца, судя по всему, 'одолженный' в привратной. 'Девушки' переглянулись, и, рассудив, что вместе не так страшно, подавальщица взяла ключ.
Увиденное в комнате таинственного постояльца навсегда отвратило служанок от желания отдать девичество в обмен на эзотерические или материальные блага. Вся комната была освещена, свечи, утыканные где попало, трепетали и пускали по стенам кривые тени. Полуобнаженный постоялец лежал на смятых простынях, разбросав руки, в одной из которых подавальщица с ужасом разглядела короткий ажезский меч. Раздался стон. Жрец медленно сел в кровати, ссутулившись, не открывая глаз, сжимая меч, татуировки на лице светились кровавыми полосами. Сквозь стиснутые зубы он проскрежетал что-то на незнакомом языке. Распахнулось окно, и занавеси, чуть не коснувшись свечей, взвились почти до самого потолка. Охваченных ужасом девиц вынесло за дверь почти одновременно. Поднятый ими порыв сквозняка захлопнул ставни, и занавеси обвисли.
Тормант откинулся на подушку, снова что-то пробормотал на ээксидере - тени тревожили его, но усталость оказалась сильнее. Он стал погружаться в сон все глубже - меч скользнул на стоптанный ковер из ослабевшей руки. Жрец, наконец, заснул крепко и без сновидении.
На первом этаже постоялого двора служанки стояли внизу лестницы, напряженно глядя вверх. Было тихо, лишь всхлипывала босая прачка. Не говоря ни слова, девицы разошлись по комнатам. Подавальщица заснула, с облегчением слушая храп кухарки на соседней койке, а прачка (время от времени проверяя, не тошнит ли ее черными жабами), укрывшись с головой, долго шептала молитвы, обещаясь на рассвете сбегать в долину и пожертвовать Пятихрамью целые две серебрушки.
