– Здравствуйте, – отозвался баритон.
– Это Дмитрий Алексеевич! – Миша явно испытывал огромное облегчение. – Он заинтересовался вашими работами, Александр Петрович. Я взял на себя смелость пригласить его сюда…
– Ой, Михаил Леонидович, – теперь я был сама любезность, – что же вы не предупредили? Я бы работу не затеял.
– Ничего-ничего, вы заканчивайте, а мы вас подождем в гостиной, да, Михаил? – Дмитрий Алексеевич говорил неторопливо, но как-то непрерывно, совсем без пауз на знаках препинания.
Получилось «Ничего ничего вы заканчивайте а мы вас подождем в гостиной да Михаил» даже без особенного вопросительного знака в конце.
– Я быстро! – пообещал я и мило улыбнулся.
Я уже успел выяснить у окружающих, что улыбка у меня ослепшего получается эффектная: жуткая и милая одновременно.
Гости вышли, а я несколько раз бесцельно протер композицию. Надо успокоиться. Разговор будет очень важный. Другого такого может и не случиться. Никаких эмоций внутри. Побольше естественности снаружи.
Кто он? Какой Петрович ему понравится? Твердый и решительный профессионал? Или сумасброд-художник? Скорее, первый вариант. Но не факт…
Комната поплыла перед глазами…
Стоп! Я же слепой, что за новости?!
Только тут я осознал, что верчу в руках свою новую штучку, поглаживаю ее, то сильнее, то слабее нажимая на ее разные части. Нервные окончания на кончиках пальцах находят шероховатости, как клавиши на диковинном инструменте. И рождают мелодию в моей голове. Неожиданную мелодию.
Комната плывет, но я ее вижу!
Здесь очень темно, свет проникает только через приоткрытую дверь. Я усмехнулся – экономный Миша включает лампочку на потолке, только когда сам тут находится. И верно: зачем слепому свет?
Верстак темный, даже в полутьме он выглядит темнее всего окружающего. На нем в строгом порядке разложены инструменты. Порядок – мера вынужденная, иначе я буду шарить в поисках нужного напильника по полчаса. Выглядит это довольно зловеще: разложенные строго по ранжиру пилы, пассатижи, напильники, надфили, молотки и молоточки.
На стенах ничего нет. Или я просто не вижу? Трудно понять.
Смотрю на себя. Темная роба, вся в опилках и стружках.
Начинает покалывать в висках. Кажется, слишком большая нагрузка для моего не совсем здорового мозга.
Я выпускаю тактильную картину из рук – и сразу погружаюсь в привычную темноту.
Назову эту штуковину «Пианино». Или «Очки»?
В голове все еще плывет. Провожу рукой по робе – она вся в опилках и стружках.
