Анна, Грета.
Комната в берлинской квартире, конец апреля 1945 года.
На переднем плане у правой стены – кушетка, заправленная как постель. В изголовье – невысокая ширма, за ней – дверь. У поперечной стены слева стоит комод, на нем спиртовка. Впереди – раковина, сзади большой шкаф. Рядом с раковиной – дверь в ванную комнату. В центре комнаты – стол, за ним обтянутый гобеленом диван с позолоченными ножками, рядом – два белых крашеных кухонных стула. На заднем плане – окно, разбитое, заклеенное бумагой и картоном. На окне – черные маскировочные шторы. Рядом с кушеткой – стул; на спинку стула брошены чулки, белье. На стуле стоит маленький радиоприемник, работающий от аккумулятора. Все явно собрано на скорую руку, со стен облетела штукатурка – эта комната пережила много воздушных налетов.
Мигающий свет пробивается через неплотно задернутые шторы. Комната дрожит от взрывов и выстрелов зениток, которые постепенно затихают. В паузах из соседней комнаты доносится женский голос, обрывки песен, женщина поет громко, как человек, который знает, что он один и, пытаясь подбодрить себя, выкрикивает обрывки колыбельной, а в голосе чувствуется страх:
– Доброй ночи, доброй ночи…
Ночь пахнет розами…
И гвоздиками…
Серия зенитных залпов. Голос умолкает; затем начинает громко молиться:
– Помоги нам, Господи! Оставь нас в живых! Ребенка! Ребенка спаси! Он еще даже не успел родиться! Не убивай его! Не убивай нас!
Грохот в доме, кажется, он сейчас развалится. Дверь шкафа на сцене беззвучно открывается. Тишина. Потом опять раздается голос из соседней комнаты:
– Что это? Что это было? Грета! Грета!
