Я долго не могло понять, знает ли она обо Мне?
Догадывается? Я вслушивалось в окружающее меня пространство, но не чувствовало ничего подобного Мне.
Я было Одно.
С ней. В ней? Вне ее?
Я было. Она была. Мы были вместе.
— Ртуть, — сказала она, пробуя слово на вкус. — Ртуть.
Юля была послушной, доброй девочкой. Она слушалась маму и папу, и старшего брата. Она знала, что Нельзя совать шпильки от маминых бигудей в розетки, что стекло может разбиться и будет «вава», что ножик острый и что огонь больно кусается.
Она знала все, что НЕЛЬЗЯ и все, что МОЖНО.
Но однажды она ослушалась и маму, и папу, и брата. Она гуляла на улице поздним зимним днем. Уже начинало потихоньку (и одновременно быстро — как это обычно бывает зимой) темнеть. Небольшой двор возле общежития, где Юля жила вместе с родителями, был пуст. Все соседи либо уже валялись перед телевизорами в своих комнатах, либо добирались сюда на дребезжащих желтых автобусах со своих далеких, непонятных «работ». Во дворе стояла перекошенная карусель, похожая на ржавый Пентагон с приваренными к нему стульями. Рядом с Пентагоном (через песочницу) стояли качели, которые скрипели так уныло, что на них уже года три никто не присаживался, даже покурить.
У Юли уже мерзли щечки и пощипывало пальчики рук и ног, когда она решила напоследок слепить еще один снежок: только сегодня они начали получаться похожими на настоящие. Она зачерпнула снег своими мохнатыми варежками и стала мастерить снежный шар.
Она не знала, что существуют законы физики и химии, и простейшие понятия о температурном режиме. Что в тот момент, когда брат показывал «Как — Нужно — Лепить Снежок», на улице было «плюс столько-то», и снег был подходящим — рыхлым и липким.
Сейчас было «минус столько-то», и не хотел снег лепиться в нужную форму. Сыпался сухой белой пылью. Как мука был. Хрустел, но не хотел становиться тестом.
— Здравствуй, Юля, — сказал кто-то у нее за спиной.
Она обернулась. Мы вместе обернулись и посмотрели на мужчину, стоящего у нас за спиной.
Как и все взрослые вокруг Юли, дяденька был таким, что смотреть на него приходилось, запрокинув голову.
— Здрасьте, — сказала Юля, сжимая снежок озябшей ладошкой.
Дяденька присел на одно колено, и лицо его оказалось совсем недалеко от Юлиного. У него были большие голубые глаза, как у папы, и белые-белые зубы: дяденька улыбался.
— А смотри, что я умею, — сказал он, и Юля стала смотреть.
Дядя снял перчатки и показал ей пустую ладонь.
