Наступила долгая пауза. Мы смотрели, как Ньютон, обнюхивая дерево, обходит его по кругу.
Собака сделала два полных круга.
Вспыхнул миллион сверхновых. И тут Гулливера прорвало.
— Ты не знаешь, каково этого, — сказал он. — От меня все чего-то ждут, потому что я твой сын. Мои учителя читают твои книги. Они смотрят на меня как на какое-нибудь гнилое яблоко, упавшее с породистой яблони по имени Эндрю Мартин. Я для них мажор, выгнанный из частной школы. Поджигатель, на которого родители махнули рукой. Впрочем, до этого мне уже нет дела. Но даже по выходным тебя нет рядом. Ты вечно куда-то уезжаешь. Или скандалишь с мамой. Капец! Вам надо было давным-давно развестись. У вас нет ничего общего.
Я думал обо всем этом и не знал, что сказать. По дороге за нашими спинами проезжали машины. Их шум почему-то казался очень меланхоличным, как басистое урчание спящего базадианина.
— Как называлась твоя группа?
— «Пропащие», — ответил Гулливер.
Лист оторвался от ветки и спланировал мне на колено. Он был мертвым и коричневым. Я взял его в руку и, что абсолютно нехарактерно, поймал себя на странном сочувствии. Может, потому что я теперь сочувствовал людям, я мог сочувствовать буквально всему. Перебрал ли я Эмили Дикинсон — вот в чем проблема. Эмили Дикинсон делала меня человеком. Но не настолько. Виски сдавило тупой болью, веки чуть отяжелели от усталости, но лист позеленел.
Я быстро стряхнул его с колена, но опоздал.
— Что это было? — спросил Гулливер, провожая взглядом подхваченный ветром лист.
Я попытался сделать вид, что не слышу. Гулливер спросил снова.
— Да ничего особенного, — ответил я.
Гулливер напрочь позабыл о листе, когда увидел двух девочек-подростков и парня своего возраста, шагавших по дороге, которая проходила за парком. При виде нас девочки захихикали в кулак. Я уже разобрался, что человеческий смех делится на два основных вида — на добрый и недобрый. Этот к доброму не относился.
Парнем был тот, которого я видел на странице Гулливера в Фейсбуке. Тео «Катись колбаской» Кларк.
Гулливер съежился.
— Да это же марсиане Мартины! Психи!
Гулливер низко согнулся на скамейке, корчась от стыда.
Я обернулся и оценил физическое строение и динамический потенциал Тео.
— Мой сын уложит тебя на лопатки, — крикнул я. — Раскатает тебе лицо до более привлекательной геометрической формы.
— Черт, папа, — прошипел Гулливер, — что ты делаешь? Это он расквасил мне лицо.
Я посмотрел на Гулливера. Черная дыра. Все насилие направлено внутрь. Пора вытолкнуть немного наружу.
