Я кивнул, и тонкая струйка крови медленно подтекла к моим губам. Изабель вбежала на чердак.
— Что происходит?
— Ничего, — сказал я. — Я услышал шум и поднялся сюда. Гулливер ходил во сне, вот и все.
Изабель включила свет и ахнула, увидев мое лицо.
— У тебя кровь идет.
— Ничего страшного. Он не понимал, что делает.
— Гулливер?
Гулливер уже сидел на краю постели и щурился от света. Он посмотрел мне в лицо, но ничего не сказал.
Гулливер сказал, что хочет спать. Поэтому десять минут спустя мы с Изабель остались вдвоем. Я сидел на краю ванны, а она нанесла антисептический раствор на ватный диск и осторожно промокнула мне лоб, а потом губу.
Конечно, такие раны лечатся одной мыслью. Порой одного только ощущения боли достаточно, чтобы от нее избавиться. Тем не менее, хотя ссадины щипало от контакта с антисептиком, они не затягивались. Я им не позволял. Чтобы не вызывать подозрений. Но только ли в этом дело?
— Что с носом? — спросила Изабель. Я посмотрел на него в зеркале. Кровавое пятно вокруг одной ноздри.
— Ничего, — сказал я, ощупав нос. — Не сломан.
Изабель внимательно осматривала мои раны.
— Лбу здорово досталось. А тут будет один сплошной синяк. Похоже, Гулль и впрямь бил наотмашь. Ты пытался его удержать?
— Да, — соврал я. — Пытался. Но его было не унять.
Я чувствовал, как она пахнет. Чистые человеческие запахи. Запахи косметических средств, которыми она пользуется, чтобы очищать и увлажнять лицо. Запах ее шампуня. Тончайший шлейф аммиака, едва слышный за резким духом антисептика. Изабель еще никогда не оказывалась настолько близко ко мне физически. Я посмотрел на ее шею и увидел две маленькие темные родинки, совсем рядом, точно неведомая двойная звезда. Мне представилось, как Эндрю Мартин целует ее. Так делают люди. Они целуются. Подобно множеству других явлений в мире людей, это не поддавалось логике. А может, если попробовать самому, логика раскроется?
— Он что-нибудь говорил?
— Нет, — ответил я. — Нет. Он просто орал. Как дикарь.
— Не знаю, у вас это бесконечная история.
— Какая история?
— Ваша вражда.
Изабель бросила окровавленную вату в маленькую корзину рядом с раковиной.
— Прости, — сказал я. — Прости меня за все. За прошлое и будущее.
Извиняясь перед ней и одновременно испытывая боль, я почувствовал себя настолько человеком, насколько это вообще возможно. Пожалуй, я мог бы писать стихи.
Мы вернулись в постель. Изабель взяла меня за руку в темноте. Я мягко высвободил пальцы.
