Повторяющиеся репортажи об этом эпизоде также объясняли, почему с тех пор, как я появился в доме, телефон почти не умолкал и почему моя жена говорила о письмах, которые беспрестанно сыплются мне в почту.
— Я их футболю, — объясняла Изабель. — Говорю, что тебе сейчас не до разговоров и что ты еще слишком болен.
— О.
Она села на постель и снова погладила меня по руке. По коже побежали мурашки. Возникло желание прикончить Изабель здесь и сейчас. Но существует очередность действий, и ее необходимо соблюдать.
— За тебя все очень переживают.
— Кто? — спросил я.
— Ну, твой сын для начала. С Гулливером стало еще сложнее.
— У нас только один ребенок?
Ее веки медленно опустились; лицо сделалось воплощением напускного спокойствия.
— Ты же знаешь, что один. Правда не понимаю, как тебя выписали без сканирования мозга.
— Решили, что оно мне не нужно. Случай довольно простой.
Я попытался осилить немного еды, которую Изабель положила у кровати. Нечто под названием «бутерброд с сыром». Еще один продукт, за который люди должны благодарить коров. Невкусный, но съедобный.
— Зачем ты мне его сделала? — спросил я.
— Я забочусь о тебе, — ответила Изабель.
Минутное замешательство. Информация плохо поддавалась обработке. Но потом я понял, что людям в силу отсутствия у них сервисных технологий приходится прибегать к содействию друг друга.
— Но зачем это надо тебе?
Изабель рассмеялась.
— Это вечный вопрос нашего брака.
— Почему? — спросил я. — Разве у нас неудачный брак?
Она глубоко вдохнула, будто собираясь поднырнуть под мой вопрос.
— Ешь бутерброд, Эндрю.
Я съел бутерброд. Потом пришла новая мысль.
— Это нормально? Иметь всего одного ребенка?
— Сейчас это, наверное, единственное, что нормально. Она легонько почесала руку. Совсем чуть-чуть, но мне тут же вспомнилась Зои, та женская особь из психиатрической больницы, со шрамами на руках, жестокими парнями и головой, забитой философией.
Молчание затянулось. Прожив почти всю жизнь в одиночку, я не имел ничего против тишины, но эта тишина была какой-то другой. Ее хотелось нарушить.
— Спасибо, — сказал я. — За бутерброд. Он был вкусный. По крайней мере хлеб.
Если честно, не знаю, зачем я это сказал, ведь бутерброд мне не понравился. Тем не менее я впервые в жизни кого-то за что-то поблагодарил.
Изабель улыбнулась.
— Не привыкай, Император.
Она похлопала меня по груди и вдруг замерла. Я заметил, что ее брови сдвинулись, а лоб прорезала новая складка.
— Странно, — сказала она.
