Думаю, что единственной причиной, по которой меня не прогоняли, был Гулливер. Гулливер хотел, чтобы я остался. Я спас ему жизнь. Я помог ему дать отпор обидчикам. Но я все равно не ждал, что он меня простит.
Поймите меня правильно. Я не говорю про сантименты между сыночком и папочкой, но в качестве внеземной формы жизни Гулливер принял меня гораздо легче, чем в роли отца.
— Откуда ты? — спросил он однажды субботним утром, без пяти семь, пока мать еще спала.
— Это очень, очень, очень, очень, очень, очень, очень, очень далеко.
— Насколько далеко?
— Сложно объяснить, — сказал я. — То есть для тебя и Франция далеко.
— А ты попробуй, — сказал он.
Мой взгляд остановился на вазе с фруктами. Только позавчера я ходил покупать здоровую пищу, которую врач рекомендовал Изабель. Бананы, апельсины, виноград, грейпфруты.
— Ладно, — сказал я, хватая большой грейпфрут. — Это — Солнце.
Я положил грейпфрут на кофейный столик. Потом отыскал самую маленькую виноградину в миске и положил ее на другой край стола.
— Это — Земля. Такая маленькая, что ее почти не видно.
Ньютон подошел к столику, явно намереваясь сожрать Землю.
— Нет, Ньютон, — сказал я. — Дай закончить.
Ньютон отступил, зажав хвост между задними лапами.
Нахмурив лоб, Гулливер изучал грейпфрут и крохотную виноградину. Он огляделся вокруг.
— А где же твоя планета?
Думаю, он серьезно ожидал, что я положу апельсин, который взял из вазы, куда-нибудь в пределах комнаты. Рядом с телевизором или на одну из книжных полок. Или, на худой конец, отнесу его наверх.
— По большому счету, этот апельсин должен лежать на кофейном столике в Новой Зеландии.
Гулливер помолчал, пытаясь осознать расстояние, о котором я говорил. Еще не выйдя из ступора, он спросил:
— Я могу туда попасть?
— Нет. Это невозможно.
— Почему? А на космическом корабле?
Я покачал головой.
— Нет. Я не летал на корабле. Я попал сюда, но иначе.
Он растерялся, но после моего объяснения растерялся еще больше.
— В общем, суть в том, что теперь у меня не больше возможностей пересекать Вселенную, чем у любого другого человека. Я навсегда останусь в этом теле и на этой планете.
— Ты променял Вселенную на жизнь на диване?
— Тогда я этого не понимал.
К нам спустилась Изабель — в пижаме и белом халате. Бледная, как всегда по утрам. На миг она просияла от нежности при виде того, что мы с Гулливером беседуем. Но потом все вспомнила, и теплота исчезла с ее лица.
— Что происходит? — спросила она.
— Ничего, — сказал Гулливер.
