— Что это было? — спросила Изабель, когда я лег в постель.
— О, ничего. Наверное, нам померещилось.
Изабель вскоре уснула, а я смотрел в потолок, жалея, что у меня нет бога, который мог бы услышать мои молитвы.
Король бесконечного пространства
Выяснилось, что «Гамлет» весьма угнетающе действует на психику, когда ты только что отказался от бессмертия и переживаешь, что за тобой следят.
Лучший момент был в середине, когда Гамлет посмотрел на небо.
— Вы видите вон то облако, почти что вроде верблюда? — спросил он.
— Ей-богу, — сказал другой человек, повернутый на портьерах фетишист по имени Полоний, — оно действительно похоже на верблюда.
— По-моему, оно похоже на ласточку, — сказал Гамлет.
— У него спина, как у ласточки.
Потом Гамлет прищурился и почесал голову.
— Или как у кита?
И Полоний, которому было не до сюрреалистического юмора Гамлета, подтвердил:
— Совсем как у кита.[11]
После мы пошли в ресторан. Он назывался «Титос». Я взял хлебный салат «панцанелла». В нем оказались анчоусы. Анчоус — это рыба, поэтому первые пять минут я потратил на то, чтобы аккуратно выбрать маленькие тельца и сложить их на краю тарелки, безмолвно горюя об их участи.
— Тебе как будто понравилась пьеса, — сказала Изабель.
Я решил соврать:
— Понравилась. Да. А тебе?
— Нет. Ужасная постановка. По-моему, принципиально неверно брать на роль принца датского садовника из телесериала.
— Да, — сказал я, — ты права. Никудышная постановка.
Изабель рассмеялась. Никогда не видел ее такой радостной. Такой спокойной за меня и Гулливера.
— А еще в ней много смерти, — сказал я.
— Да.
— Ты боишься смерти?
У Изабель сделался смущенный вид.
— Конечно, я до смерти боюсь смерти. Я отошедшая от церкви католичка. Смерть и чувство вины. Это все, что у меня есть.
Католицизм, как я выяснил, это вид христианства для людей, которым нравится сусальное золото, латынь и вино.
— По-моему, ты отлично держишься. Учитывая, что в твоем теле уже начался медленный процесс деградации, в итоге приводящий к…
— Ладно, ладно. Спасибо. Довольно о смерти.
— Но я думал, тебе нравится размышлять о смерти. Поэтому мы и пошли на «Гамлета».
— Мне нравится смерть на сцене. А не вприкуску к пенне аррабиата.
