– Совершенно точные, – вставил Сергей Иванович.
– …что имеется их экстраполятор, – продолжал Игорь Васильевич, – который…
– Или которая, – уточнил Сергей Иванович.
– Это Юрию Ильичу все равно, – сморщился в улыбке Игорь Васильевич, – вон он… как ловко… Не жарко было, не раздеваясь-то?
– Как жарко, – буркнул я, уже ничего не соображая, – иней на скамейке…
– Иней! – Игорь Васильевич захохотал. – Ну что такому мужику иней, а? Ну вы даете, Юрий Ильич…
– А экстраполятор с той стороны обязательно там должен быть. – Сергей Иванович стал проявлять странную для него самостоятельность и упорство, вовсе не поддержав фривольный разговор. – И вам надлежит войти с ним в контакт, не вызывая подозрений, ни в коем случае не пресекая его действий, а наоборот, пообещать ему помочь, даже если его действия будут направлены на дальнейшую дестабилизацию…
– Ну, Сергей, это уж слишком для Юрия Ильича, – примирительно сказал Игорь Васильевич, увидев, наверное, что лицо мое изменилось. – Это уж слишком… Это уж наша работа, Сергей, ты ее на Юрия Ильича не перекладывай… Вы только не вспугните, Юрий Ильич, только не вспугните…
И я уже оказался стоящим у двери в номер. И, заглядывая мне в глаза и снова тряся обеими руками мою руку, Игорь Васильевич повторял:
– И никто никогда ни за что об этом не узнает, поверьте нам, это ж не в наших интересах, вы самый дальний экстраполятор, и талант большой, вам надо писать и писать, а если, допустим, мы вас обнаружим, так нам же от руководства и нагорит, потому что теперь мы уже в одной обойме, Юрий Ильич, и вам надо только не вспугнуть, не вспугнуть, не вспугнуть…
Они оцепили дом в одну минуту. Все были в форме, в своей обычной форме, видимо, дело сегодня предстояло настолько рутинное, что нужды в штатской маскировке не было. Только командовали трое в хороших серых пальто и меховых шапках – они вылезли из последней бээмпэ и сразу стали в стороне.
Мы лежали на тонком снегу за кустами и, еще зажимая ей рот, я прошептал в ухо этой гадине:
– Крикнешь – либо сам тебя убью, либо они возьмут. Они свидетелей не любят. А мне уж тогда все равно. Поняла?
Она кивнула, насколько могла, стиснутая моей рукой. И я отпустил ее – рука уже окоченела, долго лежать так было невозможно. Едва слышно всхлипнув, она повернула ко мне лицо и даже не прошептала, только показала губами: «Прости, Христа ради – прости! Не выдавай! Забудь!»
– Молчи, – шептал я снова ей в ухо. – Лежи молча, не шевелись. Уедут – пойдешь дальше одна. Все.
