-Мам, давай еще немного погуляем? Еще не очень холодно, - попросила я и пожаловалась на то, как плохо в палатке. Мама посмотрела на меня очень строго.
-Но ведь эти люди терпят тебя, и ни разу не сказали ни слова. Ты думаешь, мы им не мешаем? И если бы это кашляла я, а не та женщина - а так могло бы быть, неужели тебе не было бы обидно, если бы кто-то показывал свое раздражение или даже ругался?
-Но я не ругаюсь, я тебе только говорю.
-Да, но ты думаешь о людях с пренебрежением и брезгливостью. А это совсем плохо. Ведь и нас и пускали ночевать, а иногда кормили просто так, без денег. А кто мы им были? Просто беженки, плохо одетые, без вещей и денег, озябшие, от которых много беспокойства и мало прибыли.
Я размышляла над этим, пока мы шли к палатке, и решила, наконец, что мама права. И я почти перестала злиться на тесноту, а больной, которая кашляла, помогла лечь поудобнее и предложила вскипятить чай.
На третий день нам дали немного денег, кое-какие вещи на первое время. А днем мы и еще несколько беженцев сели на одну из повозок и отправились в столицу Тиеренны. Ночь переночевали в еще одном лагере, в палатке, а на следующий день приехали в Нартолан - столицу приютившей нас страны. Утром мама снова, как неделю назад, начала кашлять. Но ничего, подумала я, уже скоро наши странствия закончатся, мама отдохнет, поправится. Я буду утром ходить в школу, а днем помогать ей по дому, чтобы мама не уставала. Даже ночью буду вставать и подбрасывать уголь в камин, чтобы было в комнате всегда тепло.
Повозка остановилась около двухэтажного дома из серых кирпичей. Когда еще мы ехали, я задремала, и мне приснилось, будто мы подъезжаем к какому-то, похожему на этот, зданию, ходим по тусклым темным коридорам, и везде - длинные очереди, беженцы, усталые, безразличные уже к любым неприятностям и разочарованиям, с узелками, сидят или стоят и ждут, когда их позовут в кабинет. Но, на самом деле, ничего такого не было.
Мы сняли с повозки наши вещи - немного их было - и зашли в нужный нам дом. Принимали в нескольких комнатах, и нам пришлось ждать всего полчаса. Когда мы с мамой заходили в назначенную нам комнату, я думала: сейчас нам дадут адрес, где мы будем жить, вот теперь, наконец, получим настоящий, не временный дом. И я была очень благодарна этим людям, которые так помогают тем, кого они совсем не знают. Но и в этом все вышло не так.
Чиновники - их было четверо, и еще какой-то, наверно, секретарь, он только все записывал - посмотрели наши бумаги, задали маме несколько вопросов, кем она работала, где и как я училась. Потом они сказали, что сейчас всех женщин определяют на ткацкую мануфактуру, и другой работы пока нет, а жить им положено при мануфактуре, в одной из общих комнат. Детей же определеяют в разные школы, но лишь в такие, где можно жить круглый год, а те из детей, кто постарше, могут при этих школах работать, например, в мастерских. Один из чиновников объяснил, что можно искать работу и самостоятельно, но тогда придется платить и за комнату, а часть зарплаты, которая должна быть равна трети зарплаты на мануфактуре, нужно будет отдавать. На мануфактуре же эти деньги сразу вычитают и выдают уже урезанную оплату. Зато работницам положена кровать, шкаф - не весь, конечно, его ставят на трех-четырех работниц - и кое-какая одежда, и жилье искать не надо. Пока секретарь заполнял что-то в наших бумагах, я пыталась понять, что происходит. Мама посмотрела на меня расстроенно.
