– Эль ублюдок! – завопил Диего в бешенстве.
Расстегнулся и помочился на Лупку.
Бык в ярости взревел…
* * *
…коррида кончилась к полуночи.
Диего с двумя синяками, рваной раной руки и ушибом колена, сидел на трупе быка и еле дышал. Схватка была феерическая. Сначала бык шел на матадора рогами, но когда Диего бросил в глаза животному горсть песка, стал отворачиваться. Диего бил быка ногами прямо в нос, в самое чувствительное место. Ломал ему уши, зайдя сзади, с разбега целил быку в яйца и пару раз даже попал… Было бы здорово, если бы правила корриды позволяли хоть какое-то оружие, подумал Диего. Но уверенности у него не было, а раз так, подумал Диего, то не стоит и привыкать. В Испании матадор намеревался выигрывать бои по правилам. Тяжело в учении, легко в бою, вспомнил Диего любимую поговорку великого молдавского полководца Суворова, памятник которому стоит в городе Тирасполь.
Диего вздохнул, и, покачиваясь, встал с быка.
– Му-у, – жалобно прохрипел забитый до смерти Лупка.
Диего оскалился и присел на корточки. Нащупал еле бьющуюся жилку. Глядя в печальные глаза Лупки – ну словно брошенный женой молдаванин, или премьер-министр, которому отказали в кредите, некстати подумал Диего, – матадор сжал зубы на вене быка. Полилась по подбородку кровь…
Лупка слабо дернул ногой и затих навсегда.
* * *
– Двадцать семь, – сказал Диего.
Диего полоснул себя ножом по левой руке двадцать седьмой раз. Двадцать семь шрамов значили двадцать семь забитых насмерть быков. Диего плюнул на дымящийся труп последнего, двадцать седьмого, быка.
– Эль говнище, – презрительно бросил он трупу.
Поклонился аплодирующей толпе, и преподнес старосте села ухо быка, которое отгрыз зубами.
Повернулся и пошел домой.
Два года прошло с того дня, как я матадор, подумал он. И вот я какой, подумал он. Какой я красавец, подумал он. Я люблю себя, подумал он.
Диего шел медленно и гордо, как Антонио Бандерас в фильме «Десперадо», который в селе смотрели еще во времена работы канализации и телевидения. Он шел, подняв голову, а на ней красовалась треуголка, которую он выменял в городском музее Кишинева у одичавшего смотрителя за килограмм брынзы. Крепкие ляжки Диего терлись друг об друга, создавая поистине электрическое напряжение. Ведь они были обтянуты роскошными салатовыми лосинами. На поясе Диего красовался кушак, сделанный из бывшего знамени филиала ЦК ВЛКСМ села Гидигич. Так что на самом заду Диего красовался золотистый Ильич, смотревший как раз в провал… Лицо вождя было грустным.
