Солнце уже клонилось к закату, когда я надела купальник и направилась на крошечный пляж, на который наткнулась во время утренней прогулки с Мюриель. Весь пляж длиной не более десяти-пятнадцати метров состоял из мелкого и такого мягкого песка, что ноги проваливались по самую щиколотку. На расстоянии каких-нибудь пятидесяти метров от берега высилось несколько огромных скал, о которые раскатисто разбивались морские волны. Вода бурлила и пенилась там, словно кипяток, но в заливчик стекали только тихие струйки, изредка несущие с собою клочки пены.
Вода здесь была теплой, но стоило сделать несколько шагов от берега, как песчаное дно вдруг круто обрывалось, а около скал даже такому опытному пловцу, как я, было трудно достать дно. Поэтому я подплыла к скалам и, спугнув с одной из них огромное количество крабов, забралась во впадину, захлестываемую струями разбивающихся волн. Какое же это было блаженство! По тебе словно обухом бьет водяной бич, и пока одна волна струится по телу, на подходе уже следующая. Я чувствовала, как после каждого удара тело словно немеет, а кожа становится такой гладкой, что вода стекает по ней, как по отполированному мрамору.
Наконец, красная как рак, оглушенная грохотом и ревом волн, используя небольшую паузу между ними, я поплыла в заливчик… и тут же очутилась среди местных купальщиц. Казалось, обе стороны были застигнуты врасплох. Девушки на мгновение остолбенели, но вскоре заливчик покрылся пеной от воды, стремительно рассекаемой бронзовыми плечами. Словно стая рыб перед грозным хищником, они в панике уплывали, и лишь одна из них обернулась в мою сторону, слегка замешкалась, а затем стала звать подруг. Вскоре все они с громким хохотом окружили меня. Сопровождаемая веселыми девушками, я выбралась на берег и, измученная, бросилась на мягкий песок.
Весело смеясь, девушки стали что-то рассказывать, но я поняла только слово «Нгориеру», что означает имя одного из морских божеств. Я догадалась, что со страху они сначала приняли меня за божество, так как никто из живущих здесь островитян не отважился бы забраться на скалы, которые все еще считались обиталищем мифических существ. Это, конечно, рассмешило меня, так как у Фоксов я видела вырезанное из дерева изображение Нгориеру в виде человека с головой акулы, сидящего на рыбе, со стилизованной барракудой[10] на спине, держащего в руке бониту в форме тонкой и длинной рыбины.
Пока мы объяснялись жестами, я успела хорошенько рассмотреть девушек. Им было не более двенадцатишестнадцати лет. Совершенно обнаженные, они вели себя так, словно всегда обходились без одежды. По темно-коричневой, цвета бархата, коже еще стекали капельки воды, похожие на мелкие бисеринки. Черты лица у одних девушек были характерными для папуасок, другие походили на меланезиек. Овальные лица, широкие рты с толстыми губами, средней высоты лбы и преимущественно карие или черные глаза… Немало европейских женщин позавидовали бы их густым шевелюрам! Волосы купальщиц не были длинными, у некоторых вились локонами, и лишь у троих-четверых головы украшали чудесные медно-красные волосы, искусственно окрашенные в этот цвет пудрой из раковин, о чем я упоминала в прошлом письме. Почти все девушки носили серьги из раковинных дисков, а у двоих я видела большие продолговатые палочки из тридакны, проткнутые сквозь носовую перегородку.
