Он поймал мимолетно брошенный на него взгляд, хмурый, но слегка озадаченный, и заранее рассмеялся:
— И ты права!.. Вот что ответил ей мудрый ходжа...
Она тоже рассмеялась — вначале как бы нехотя, а потом все громче, заливистей. Оба смеялись, глядя друг на друга и подзадоривая один другого собственным смехом. Им даже пришлось остановиться, чтобы перевести дух.
— Ну, знаете ли...— сказала она.—Так не спорят...
— И тут вы правы!..— Они снова рассмеялись.— Я заранее согласен со всем, что вы скажете...
— Вы не хотите говорить со мной всерьез,— вздохнула она—Вам это скучно. Вы меня совсем за дурочку считаете...
— И это единственное, в чем я с вами не согласен. Да вы ведь сами это знаете, Айгуль.
Она пожала плечами—не то вопросительно, не то обиженно.
Они вышли к морю, огромному, черному, как бы прошитому посредине яркой золотой полосой. Низменный, чуть ли не вровень с водой, берег сплошняком покрывали ракушки, крупные и помельче, трещавшие под ногами. У самых волн, сонливо похлюпывающих о береговую кромку, темнели жгуты спутанных водорослей, принесенных прибоем. Они были лохматые, толстые, похожие на свитые из пеньки веревки или отслужившие свой срок морские канаты. От них шел густой запах сероводорода. В первый приезд Феликс никак не мог смириться с этим запахом разложения, гнили, воздух здесь, на берегу мелеющего моря, казался ему отравленным. Потом он притерпелся, привык. И сейчас, на секунду задержав дыхание, вдохнул его полной грудью, глубоко, всем телом — острый, как бы концентрированный запах илистого морского дна, запах корабельного трюма и просмоленной шпаклевки, которой конопатят борта рыбацких баркасов... Он вдохнул этот запах, смутно напомнивший ему детство, изрезанный волжскими протоками и каналами город, зеленоватую, темную воду под грохочущим мостом и трепещущую, натянутую леску, на кончике которой бьется живой искоркой серебряный, с мизинец величиной, сазанчик...
— Давайте где-нибудь присядем,— сказала Айгуль.— Я устала.
Голос у нее и в самом деле был усталый, тусклый, и лицо, бледное от луны, выглядело утомленным.
Они отыскали на берегу лодку. Вытянутая на песок, она едва касалась кормой воды, а носом была пристегнута цепью к глубоко врытому в землю столбику. Звенья на концах толстой цепи соединяла дужка замка, размерами напомнившего Феликсу тот, что висел на двери «Бильярдной». Они забрались в лодку и уселись на средней скамеечке. Айгуль разгладила на коленях подол платья и плавным, скользящим движением провела по ногам, сверху вниз. Казалось, ей холодно, она внезапно замерзла.
