Но Феликс, обдумав заранее любые варианты, не соглашался ни на один. Здесь все им было чужим — беглецам...
Чужим, незнакомым, враждебным — пески, небо, люди. И если они все-таки решились, бежали — то куда, как?..
Ему, кажется, удалось в конце концов растолковать это Жаику. И тот посмотрел на него с сожалением. Как бы издали, как бы сквозь неплотную, но все же мешающую глазам дымку,— вприщур. И помолчал, пожевал губами — они вдруг дрогнули, задергались. Потом он пожевал ими, как это делают старые казахи перед тем, как выплюнуть, вытолкнуть из-за щеки комочек насыбая.
— Э,— вздохнул он,— ты еще молодой, Феликс... («Уже не очень, Жаке, не очень-то...»— хотелось возразить Феликсу, но он промолчал). Ты еще молодой...— В горле у него что-то булькнуло, он сглотнул слюну.— Когда, понимаешь, у человека перед глазами решетка, он не думает, куда и как... У него одна мысль в голове...— Жаик постучал по своему высокому плоскому лбу согнутым пальцем.— Одна мысль: выломать эту решетку и выйти на волю... Он бывает, и думать не может больше ни о чем. Он бы, если подумал, что там ему, вполне возможно, будет еще хуже,— он бы с места не тронулся, так и остался сидеть за своей решеткой, всю жизнь... И если он все-таки решается, то не потому, что там ему будет хорошо, а потому, что здесь ему плохо, и не может он дальше, нет терпенья... И тогда ему не страшны уже — ни такыры, ни пески, ни шпицрутены... Ничего не страшно. Тогда он выламывает решетку, а там... А там идет, куда глаза глядят...
И его ловят, хотел сказать Феликс, но не сказал, что-то его удержало.
Жаик сидел перед ним, за своим огромным, нелепым столом, над раскрытой папкой с бережно сошпиленными листочками,— слегка уже обрюзгший, много проживший человек, с лиловатыми мешочками под глазами, с набухшими веками, и смотрел на него усталым и светлым взглядом, как смотрят глубокие старики... Но Феликс подумал, что он, Жаик, в чем-то моложе и сильнее его.
— А для твоих солдат,— сказал Жаик, прикрывая глаза и тем самым как бы заслоняясь от слишком пристального взгляда Феликса,— для твоих солдат крепость и была тюрьмой... Разве не так?..
Наверное, в чем-то он прав, подумал Феликс.
Ему хотелось не столько продолжить разговор, сколько додумать возникшую, еще смутную мысль, но в комнату вслед за коротким стуком распахнулась дверь и на пороге появилась Айгуль, в коричневом платье с короткими рукавчиками, в котором она была на плато, и с тонкой цепочкой, на которой, падая на грудь, болтались маленькие золотые часики.
