Они забежали за угол, там Ассоль остановилась, отпустила Мюллера, села на корточки, спрятала лицо в ладонях и стала плакать. Мюллер принялся гладить ее по волосам и утешать:
— Ассоль, не плачь, боги в обиду не дадут. Птааг мне обещал давеча, все хорошо будет, так и вышло. Я, вон, уже не на хлебе и воде.
После этих слов Ассоль почему-то не успокоилась, а стала плакать еще горше и отчаяннее. Мюллер между тем продолжал:
— А еще Птааг мне сказал, у меня будет мама, добрая, как ты. А можно, ты будешь моей мамой?
От этого вопроса Ассоль перестала плакать, и Мюллер понял, что подобрал верные слова.
— Давай ты будешь моей мамой! — повторил он.
Но Ассоль помотала головой из стороны в сторону и сказала:
— Мамой я быть не могу, даже сестрой не могу. Я же обеты приняла.
— Это не проблема, — рассудительно произнес Мюллер, неосознанно подражая интонациям матушки Ксю. — Я с Птаагом поговорю, он что-нибудь придумает. А почему у нас в монастыре воины? Степняки набегут? Всех убьют? Монастырь сожгут?
Ассоль снова зарыдала, и Мюллер понял, что угадал все три раза. Он начал беспокоиться. Птааг, конечно, обещал, что все будет хорошо, но при таких вводных…
— А ты меня не бросишь? — требовательно спросил он. — Я хочу быть с тобой! Обещаешь, что не бросишь?
— Обещаю, — кивнула Ассоль, вытерла слезы и высморкалась в край монашеской робы. Выпрямилась и сказала: — Пойдем в трапезную.
— Так не время, — удивился Мюллер.
— Все дети теперь там, — объяснила Ассоль. — В спальнях и классах солдаты. Потом обещали нормально распределить…
Некоторое время они шли молча, затем Мюллер спросил:
— А правду говорят, что если монахиню трахнуть, ее обеты больше не считаются?
— Не говори плохие слова! — возмутилась Ассоль.
— Так это без плохих слов не сказать, — возразил Мюллер. — Так правда или нет?
— Тебе рано думать о таких вещах, — заявила Ассоль.
— Я не о себе думаю, — сказал Мюллер. — Я-то ребенок… Вот смотри, если какой-нибудь солдат тебя трахнет, ты потом меня сможешь усыновить?
Ассоль резко остановилась, будто ударилась лбом в стену, медленно обернулась, наклонилась и посмотрела на Мюллера так изумленно, будто у него во лбу открылся третий глаз, как у волшебного зверя Тулерпетона.
— Ты на что намекаешь? — настороженно спросила она. — Ты что задумал?
— Я ничего не задумывал, — стал оправдываться Мюллер. — Я-то что, я ребенок… Я подумал, попрошу Птаага…
— Светлых богов о таких вещах не просят, — заявила Ассоль.
— Значит, попрошу Рьяка, — поправился Мюллер.
