— Миссис Эрвин?
— Доброе утро, мистер Холлинан. Вот, пришла к вам… Надеюсь… То есть я не хотела беспокоить…
— Ничего страшного, миссис Эрвин. Совершенно не о чем беспокоиться. Боюсь только, я вчера сильно устал и толку от меня будет немного.
— Вы тогда… Вы хотели поговорить со мной сегодня. У меня столько всего накопилось!
По лицу Холлинана промелькнула какая-то тень. Укол боли? Страха?
— Нет, — сказал он торопливо. — Не сейчас. Сегодня мне надо отдохнуть. Давайте в среду, не возражаете?
— Нисколько, мистер Холлинан. Я и не думала вас беспокоить…
«Ему вчера наших бед досталось слишком много. Он ими пропитался, как губка, — сегодня время их переваривать?»
Смахнув непрошеную слезу, миссис Эрвин заторопилась домой. Что за глупые мысли?
Прохладный октябрьский ветерок покусывал лицо.
Таким образом, в Нью-Брюстере установился новый порядок жизни. Вплоть до своей кончины, случившейся через шесть недель, мистер Холлинан, всегда безупречно одетый, присутствовал на любом сколько-нибудь значительном собрании горожан, сверкая бодрой улыбкой. Каждый раз с необыкновенным искусством он извлекал на поверхность несбывшиеся надежды и темные ужасы, накопившиеся в душе ближнего.
Каждый раз на следующий день он отклонял любые приглашения — вежливо, но твердо. Чем он занимался в такие дни у себя дома на Мелон-хилл, было неведомо.
С течением времени многие осознали: в сущности, о мистере Холлинане никто ничего сказать не может. Мистер же Холлинан знает все. Ему известно об одной ночи супружеской неверности, память о которой до сих пор терзает Дэйзи Монкриф; он знает, из-за чего у Дадли болит желудок и почему сверкают завистью глаза Марты Уэйд; отчего так одинока Лиз Эрвин и как страдает от ее неверности муж; он знает это и многое-многое другое — о нем же не известно ничего, кроме имени.
Притом он действительно согревал их души и облегчал бремя. В конце концов, любой имеет право рассказывать о себе столько, сколько хочет, не так ли?
Каждый дань мистер Холлинан прогуливался по улицам, обсаженным лесными деревьями. Он охотно разговаривал с детьми, приветствуя их на ходу; те охотно улыбались и махали руками в ответ. Около опечаленного ребенка он обычно останавливался, говорил несколько слов и шея дальше — высокий, энергичный, прямой.
Нив одну из двух церквей Ныо-Брюстера мистер Холлинан ни разу не заходил. На скучной вечеринке в доме Уэйдов Лора Маркер, столп нью-брюстерской пресвитерианской церкви, однажды попыталась загнать его в угол. От настойчивых предложений посетить церковь мистер Холлинан отказался с улыбкой, вежливо, но непререкаемо:
