– Отец Павел! На мне тоже креста нет. И на Иване. А у уголовников и кресты на шее, и церкви на груди выколоты. И что в них от бога? А у нас с вами, как говорили в Ваше время, «союз верующих и атеистов».
– В наше время говорили не так: «союз партийных и беспартийных». А еще раньше была «смычка рабочих и крестьян». Мерзко звучит, почти как случка. Про Ивана ты не все еще знаешь.
– Я недолго его знаю, это правда. Мне мой босс приказал его опекать.
– Дамиано – твой босс, что ли? Серьезная фигура!
– Кто он, отец Павел?
– Неаполитанец. Он неплохой. Хотя он и не наш.
Почти то же самое и этими же словами мне говорил отец во сне!
Видя мое недоумение, отец Павел пояснил:
– Ты меня неправильно понял. Он не бандит. А что до Ивана, так он раньше был крещеным. Но он «расстрига».
– А как Вы это определили?
– Я же говорил, что в Афгане был. А там, если чего-то важного не заметишь, быстро пулю или нож получишь. Учили там быстро, на второй год в той школе не оставляли. Их «Черный Тюльпан» увозил на родину. Иван грамотно «отчитку» демону прочитал. Классическую школу увидел, по книгам так не научишься. Только у него еще одна школа чувствуется, точно неримская. Мусульмане тоже своих демонов изгоняют, у них свой обряд. Но у Ивана добавка еще какая-то иная, совсем не ихняя.
Меня так и подмывало посмотреть, как работает Художник и его модель. Я подкрался тихо к двери. Я увидел в Лилит три ипостаси: божественную красоту ее тела, дьявольский огонь в глазах и простую человеческую усталость от стояния в неподвижной позе.
Матвей наносил мазок за мазком. Лилит его привлекала совсем не как женщина. Его интересовали линии тела, пропорции, глаза. Он фиксировал и красоту ее тела, и ненавидящий взгляд женщины-детоубийцы. Это нельзя совместить, но Матвей это сделал.
Рисовал он очень быстро, и в семь утра портрет был закончен.
Он молча встал, кинул кисти и пошел мыть руки от красок. Отец Павел уже храпел за столом, шофер подремывал, а Иван читал книги на латыни, которые нашел у Василия.
Лилит первой увидела эту картину.
Она закричала так, что ее могли услышать даже мертвые:
– Это я? Это я? Это я?
В этом крике была смесь всех человеческих эмоций: негодование, боль и восхищение. Мы с Иваном подпрыгнули от этого крика и тоже подошли посмотреть творение Матвея.
Иван твердо приказал:
– Оденься, Нахема!
Сходство было не просто поразительным. Матвей пририсовал ей небольшие рожки, крылья летучей мыши и хвостик. На тело он нанес несколько каббалистических татуировок. В руке она держала вместо плетки меч. На коленках и локтях висели черепа, если судить по их размерам, то детские. Я насчитал их четыре.
