Нуба шел и шел под воркотню старика, глаза его глядели вперед, все видя и ничего не оставляя в замершем мозгу. И тело, отмечая каждый попавший под ступню камешек и каждую колючку, впившуюся в локоть, равнодушно принимало боль.
Он видел, как звезды над краем земли потускнели и скрылись в наползающей светлой заре, как сбоку выкатило яркий краешек солнце и пошло вверх, вытаскивая из ветвей и трав порскающих в небо дневных птиц. Слышал, как они пели и как порыкивал вдалеке лев, укладываясь спать после ночной трапезы. И послушно остановился, когда папа Карума повелительно крикнул, указывая на купу густого кустарника, усыпанного кожистыми листочками и неожиданно нежными белыми цветами, крошечными, как светлые дети.
Старик расстелил плащ, поближе к переплетенным стволикам, командуя, поставил пленника так, чтоб тот загораживал яркое солнце. Подумав, велел тому наклониться и обмотал большую голову старой тряпкой, чтоб солнце не убило его жарким днем.
— Стой пока. К закату пойдем дальше.
И Нуба послушно стоял под палящим солнцем, глядя сквозь переплетения веток. Там, среди рыжих трав и торчащих кое-где серых больших валунов сверкала полоска воды, того самого озера-моря, невдалеке от которого была деревня, откуда пришел к пастуху Маур, отданный колдунам-бэйунам.
День в саванне казался целой жизнью, безоблачный, долгий и жаркий, он не шел, а просто стоял, без единого движения, позволяя тем, кто живет днем, двигаться внутри своего прозрачного, злого от предельной жары, стекла. Небольшие стада антилоп, по самые спины укрытые светлой травой, плыли и останавливались, разом опуская головы с черной полосой по округлым шеям. И, резко вздернув морды, вдруг срывались с места и, не разбивая строя, бежали, топоча невидимыми ногами, как ударенные ветром плавучие островки, уменьшались и пропадали из виду, темнея напоследок еле различимой полоской на светлой траве. Плавно проносили через плетеные сетки акациевых теней яркие шеи жирафы, качали ими, отмечая шаги, и посматривали сверху крошечными головками с прядающими ушами. Вздымая к самому клюву собранные в щепоть голенастые лапы, неспешно бежал страус, окидывая назад кудрявые локти крыльев — белоснежных на черном. И, будто привязанный к нему невидимой ниткой, поодаль бежал еще один и еще. А следом — толпясь, целая стайка. Орали птицы, тучей садясь на плоские прозрачные кроны, так что казалось — дерево вмиг расцвело и вот, через малое время придуманным ураганом цветы сбиты и унесены на другое, растущее дальше.
