Она потянулась вверх, делая это очень осторожно, сознательно замедляя движения. Нет, не удалось. Кончики пальцев остановились в трех дюймах от стакана. Приступ жажды — легкая сухость во рту и горле и покалывание языка — возобновился и вновь отступил.
«Если никто не придет или я не придумаю способ освободиться до завтрашнего утра, я буду не в состоянии даже смотреть на этот стакан».
Эта мысль была настолько обоснованной, что пугала даже сама по себе. Но к завтрашнему утру она уже не будет в подобном положении. Даже сама мысль об этом была глупой. Смешной. Дикой. Не стоило даже думать об этом. Это…
«Прекрати, — произнес дерзкий голосок. — Просто замолчи».
Так Джесси и сделала. То, с чем она столкнулась, говорило о том, что это вовсе не было забавным. Она отказывалась соглашаться или хотя бы обдумывать возможность того, что может умереть здесь; это было глупо, конечно, но ей придется пережить долгие, томительные часы, если она не сотрет паутину со старой мыслительной машины и вновь не запустит ее ход.
«Длинные, неуютные… и, возможно, болезненные, — нервно произнесла Хозяюшка. — Боль станет актом возмездия, ведь так? Это ты сама навлекла на себя беду.
Надеюсь, я не слишком назойлива, но если бы ты просто позволила ему сделать свое дело…»
— Ты действительно надоела мне, Женушка, — ответила громко Джесси. Она не могла вспомнить, чтобы хоть когда-нибудь разговаривала так громко с голосами, звучащими у нее внутри. Уж не сходит ли она с ума? Нет, пока еще вроде бы не свихнулась.
Джесси вновь закрыла глаза.
Теперь уже не свое тело разглядывала она в темноте за плотно закрытыми веками, а всю комнату. Конечно, or все равно была в центре внимания, да, Джесси Махо Белингейм, дамочка под сорок, с неплохой фигурой, серыми глазами, рыжевато-каштановыми волосами (она закрашивала появившуюся впервые лет пять назад седину, о которой, Джесси была уверена в этом, Джеральд даже не догадывался). Джесси Махо Белингейм, навлекшая на себя все эти несчастья, даже не вполне понимая, почему и как могло случиться подобное. Джесси Махо Белингейм, теперь, вероятно, уже вдова Джеральда, прикованная к этой проклятой кровати двумя наборами полицейских наручников.
В общей сложности четыре наручника, каждая пара разделена шестидюймовой цепочкой, на каждой стоит серийный номер «М-17», выдавленный рядом с замочной скважиной. Она вспомнила, как Джеральд говорил ей, когда эта игра еще была им в новинку, что на каждом браслете есть ручка, которая позволяет регулировать длину цепочки. Можно сократить ее, пока руки заключенного не сожмутся болезненно вместе, ладонь к ладони, но Джеральд милостиво согласился на максимальную длину.
