Сигрун дома не оказалось. Ее брат Енс Фердинанд чистил в кухне ботинки. Енсу Фердинанду шла праздничная одежда, у него было красивое лицо, красивее, чем у Юхана, но в чертах его чувствовалась и слабость, и напряженность, характерные для горбунов. Голос же был не высокий, как это часто бывает у горбатых, а низкий и глубокий.
— Добрый день, Лива, — сказал он. — Входи, сестра скоро вернется.
Енс Фердинанд взял ее руку и долго держал в своей. От него сильно пахло спиртом, и прекрасные карие глаза покраснели.
— Чудесно, что ты пришла, — медленно проговорил он. — Чудесно! Ну скажите, у кого еще есть такая невестка?
Голос его слегка дрожал, и говорил он взволнованно:
— Ты… ты — самое прелестное существо на этой земле, Лива. Я говорю это тебе открыто, потому что сегодня немножко перебрал. Ты заслуживаешь того, чтобы на тебя молились. Видит бог, заслуживаешь… Все мужчины должны тебе поклоняться. Только… зачем ты вступила в эту крендельную секту, Лива? Я и сказать не могу, как мне стало больно, когда я узнал об этом. Что у тебя общего с этим дурачьем? Поверь мне, они не желают тебе добра, они хотят только завлечь тебя. Они ищут развлечений — вот и все, и хитро обхаживают тебя… они, видите ли, любят друг друга во Христе… Все это отвратительный, гнусный расчет. Не сердись, Лива! А если хочешь, сердись, но я говорю правду. Больше я ни слова не скажу. Я не хотел тебя обидеть.
— Я не сержусь на тебя, Енс Фердинанд, — ответила Лива. — Я просто не обращаю внимания на то, что ты говоришь. Ты бы послушал Симона… Я уверена, ты изменил бы мнение.
Енс Фердинанд кивнул.
— Лива! — горячо произнес он. — По сравнению с тобой я жалкое ничтожество.
Он снова протянул ей руку:
— Ну, я ухожу. Ухожу один… Я — конченый человек… Да, это так, и я это знаю лучше всех. Мир — отвратительная лавочка, вонючая бойня. И вот среди всего этого ужаса такое создание, как ты!.. И что, черт подери, что тут скажешь? Что, может быть, жизнь не так уж плоха? Что все же есть радость в мире?
Енс Фердинанд глубоко вздохнул. На глазах у него выступили слезы.
— Я пьян, Лива, потому так и говорю, прости меня… Вот и сестра идет… Я ухожу. Прощай, Лива, прощай, прощай!
Лива улыбнулась, покачала головой. Но вдруг он ощутил ее руку на своей голове и услышал ее шепот:
— Иисус Христос да хранит тебя, мой бедный друг!
Он потерянно взглянул на нее.
Послышались шаги по гравию, вернулась Сигрун. В прихожей между ней и братом произошла стычка. Лива слышала, как она назвала его ничтожеством, позором для семьи.
