— Командир, идет… — оживший на мгновенье приемник пропустил в эфир два слова, но поглотил третье — самое важное.
— Что идет?
— Идет…
Шорох, треск, шорох, будто кто-то невидимый сыпал на радиоволну стеклянный песок.
— Б%!ь!
Ну, разве можно так работать?
— …огода… Что-то происходит с погодой…
— Погодой? А что там такое, черт его дери, с погодой?
Рация умерла окончательно, и сколько он ее не тряс, сколько ни матерился, вновь оживать не торопилась.
— Да едрись оно колотись! — в сердцах выплюнул главнокомандующий как раз в тот момент, когда в распахнутую дверь штаба вошел доктор.
— Эй, здоровяк, ты чего опять ругаешься? Печеньки закончились?
— Да печенек вагон — Ани мешок напекла. А вот рации не работают. Мне с утра докладывают про накрывшиеся тазом радары и проблемы со связью. И это притом, что мы годами их не имели. А последний вообще что-то попытался сказать про погоду.
— Про погоду?
— Да.
— У нас?
— Вот и я о том же. Погода на Войне стабильна — точнее, она здесь отсутствует.
Лагерфельд нахмурил рыжеватые брови, усмехнулся одним уголком рта и спросил.
— Может, сходим наружу? Мне тоже не помешало бы проветриться.
— Что, тоже печеньки закончились?
— Хуже.
И больше доктор ничего добавлять не стал.
Эльконто отложил рацию на пульт, провел пятерней по слипшемуся от пота ежику и поднялся со скрипучего кресла.
— Ну, пойдем, сходим наружу — посмотрим, что там с погодой.
— Да в рот мне ногу! Ты только посмотри…
После этой глубокомысленной фразы в течение минуты не было произнесено ни слова — оба мужчины, не отрываясь, смотрели на далекий горизонт — туда, где в низком набухшем небе формировался обширный, растянувшийся насколько хватало глаз, грозовой фронт. Клубились воронками тучи, в их центре то и дело вспыхивали молнии, текучее месиво напоминало один большой фингал — подбитый кулаком небосвод.
— Глазам своим не верю!
Судя по всему, формировалась не просто гроза, а набирал разгон самый настоящий, не случавшийся до этого момента на Войне, шторм.
— Так вот откуда помехи…
За их спинами, в выщербленных снарядами камнях, недовольно завывал ветер — бросался на пучки высохшей травы, пригибал их к земле — пытался не то задушить, не то вырвать с корнем — крутил здесь и там маленькие вихри из пыли, злился.
— Эта гроза застанет всех врасплох. Она не просто создаст наводки на аппаратуру, но и образует кучу грязевых селей. Особенно там, на холмах, где солдаты.
Оживший под порывами ветра ежик Эльконто мотался теперь из стороны в сторону — пригибался то вправо, то влево; светлые брови сошлись у переносицы. Лагерфельд редко когда видел друга настолько серьезным.
