— Мое имя — Гудзор, — наконец заговорил седой Бог медленно и задумчиво. — Я рожден Богом и жил в Раю достаточно долго. Но однажды, двадцать пять лет назад, произошло событие, в результате которого я был изгнан из Рая и оказался здесь — среди диких безлюдных скал, продуваемых ледяными ветрами. Не имея крыши над головой… Это жилище я построил сам. Долго строил. Каждое бревно доставлял сюда из предгорья, таща волоком, поднимая верёвками, сплетёнными собственноручно и пропущенными через систему блоков… Четверть века… Четверть века я живу отшельником, не встречаясь ни с людьми, ни с Богами. Двадцать пять тяжёлых лет я терплю всяческие лишения — физические и душевные. Я подвергаю свою плоть опасностям, а душу — одиночеству. Одиночество… Это самое страшное, что может быть избрано в качестве наказания… Ты отвержен, ты совершенно один. Твой единственный собеседник — это ты сам, а если кто-то приходит к тебе составить компанию, то лишь в твоих воспоминаниях и снах… — Гудзор тряхнул головой, отгоняя горькие мысли. — Тебе трудно это понять, парень. Ты жил среди людей…
Айгур горько усмехнулся, но промолчал.
— От жуткого одиночества и от бесед с призраками, призванными воспаленным воображением, можно легко сойти с ума. А иногда вдруг накатывает, и хочется разом покончить со всем этим… Однажды я едва не решился на самоубийство. Приблизился к существу, которое ты назвал мохом-убийцей… Мне оставалось сделать один единственный шаг, но… я не смог. Не хватило воли?.. Не знаю. Слаб человек!
«Человек? — удивился Айгур. — Почему — человек? Ведь Гудзор — Бог. Или он не себя имеет в виду?..»
Горбун вспомнил…
…Ему тогда исполнилось шестнадцать. Чем тот зимний вечер отличался от остальных бесконечно тянувшихся и однообразных вечеров, проведённых им в полном одиночестве? Да ничем, вроде бы… Но именно в этот вечер ему захотелось умереть. Именно в тот вечер тоска одиночества достигла своего апогея. Айгур зашёл в кузницу, встал на табурет, просунул прочную верёвку в зазор между потолочной балкой и досками настила, крепко затянул узел, сделал петлю на конце. Долго смотрел на смертельную удавку и… не стал совать в неё голову. Он тогда так же, как Гудзор, не решился уйти из жизни. Распустил петлю, отвязал верёвку.
Почему он не стал убивать себя?.. Потому что слаб человек?..
— Я не стал себя убивать, — продолжал Гудзор. — И теперь не жалею об этом… Но вернёмся всё-таки к теме нашего разговора. Не буду рассказывать, за какое прегрешение я был отвергнут своими соплеменниками… — он опустил глаза, — это не важно теперь. Важно другое: тогда — четверть века назад — своим проступком я неосознанно положил начало грядущим переменам в нашем маленьком обособленном мирке. И этим началом стало твоё появление на свет… Да, да, — кивнул старый Бог, заметив недоверие в глазах горбуна, и повторил: — Твое появление на свет, Айгур… Ты — избранный. Избранный судьбой, временем, неизбежностью. Ты родился другим, не таким, как остальные люди, почти не изуродованный внешне а, потому — свободный в душе. Свободный от догм, внушаемых людям их мнимыми благодетелями, то есть нами, Богами… Ты, наверняка, заметил совпадение: тебе двадцать пять лет, и я живу отшельником в горах те же самые двадцать пять лет. Так получилось, что наши с тобой жизни тесно переплелись. Из-за моего вмешательства программа, которая должна была сделать твоё лицо уродливым, осталась недописанной.
