Они вышли во двор. Его по-прежнему устилали камышовые маты.
— Прощайте! — хозяин высунулся из окна и поднял руку.
— До свиданья! — сквозь зубы процедил первый.
Партнеры сделали ещё два шага… и земля под ними разверзлась. Сработала ловчая яма.
— Закапывайте! — хозяин опустил занесенную руку. — Нет, постойте!
Он выпрыгнул из окна и подошёл к яме. Внизу, на окровавленных кольях, корчились два тела. — Предельно экономно… — пробормотал клон.
Плачет маленький мальчик. Мать его утешает — обычная уличная сценка.
Прохожий:
— Не плачь, а то в сумку заберу! — и показывает большую сумку.
Через 20 лет.
«И зачем только я сказал, что заберу в сумку?» — думает Иван Иванович, надрываясь.
А из сумки несутся негодующие вопли:
— Сказал «заберу», теперь корми! И пива побольше!
Их очень много на свете — исторических мест, в которых гибли невинные люди. Жанна д\'Арк, Джордано Бруно, жители Лидице, Хатыни… Сейчас во многих местах стоят мемориалы, и люди несут цветы — к Вечному огню, к монументам и памятникам.
Невеста, раскрасневшаяся от волнения, опираясь на руку счастливого жениха, низко склонилась и положила букет к основанию монумента. Она вдруг на миг позабыла об ожидающих гостях, о прошедшей церемонии, о духоте загса, о предстоящей духоте ресторана, бесчисленных криках «горько» и постоянных вставаниях, из-за которых свадьба начинает напоминать уроки физкультуры с бесконечными приседаниями…
Она подумала о тех, в чью честь соорудили данный монумент. Соорудили наспех, аляповато, бестолково — художнику либо не хватило таланта, либо он торопился отработать деньги, чтобы взяться за очередной подряд.
Но сооружен был монумент в память о действительных событиях — она помнила, как ещё живой дед приводил её, маленькую, сюда. Он ругал художника, исказившего лица, и рассказывал обо всех, изображённых на барельефе. Он знал всех, но в тот день ушёл рано утром в лес, по грибы, и потому остался жив.
Она вспомнила рассказ деда, сердце её сжалось… и маленькая слезинка выкатилась из уголка глаза.
— Ты чего? — спросил жених, но, видимо, понял и почувствовал то же самое, потому что лицо его на миг посуровело, а губы чуть дрогнули, когда сердце ощутило укол боли. Но он был мужчиной и потому мог сдержать внешнее проявление чувств.
…
Он стоял. Вокруг метались языки пламени, но он не чувствовал боли, хотя понимал, что умирает. Нельзя остаться в живых, находясь в пылающем огне.
Но вдруг на миг ему показалось, что вокруг нет испепеляющего жара, что он стоит посреди бескрайнего поля цветов, а с неба льётся дождь. Тёплый дождь, почему-то… солёный.
