Электростанцию немцы ночью не гоняют потому и освещение тусклое – шесть керосиновых фонарей на весь аэродром. Удастся нашим хоть сколько часовых тихо снять? По идее, уже должны начать. Ага, какое-то шебаршение около самолётов. Вот только не я один его заметил.
– Hans, was bei dir passiert? (Ганс, что у тебя происходит?)
Нет ответа! Ба-ба-бам! Ответили! Сразу с трёх сторон! Пока в работу включились три пулемёта и два десятка винтовок – как и должно было быть. А вот дальше начался бардак! Как это – одни стреляют, а другим нельзя? С каждой секундой всё больше желающих присоединиться к веселью открывали огонь. Чёрт побери, в немцев они хрен попадут, а вот бензин сожгут и рацию угробят, как два пальца… Немцы, кстати, не очень-то и пострадали – оба пулемёта уже лупят по нам, только в путь. Чёрт, чёрт, чёрт! Если сейчас ещё и из казармы выскочат, то совсем беда.
Бух! Тяжёлая мина удачно легла перед дверью казармы, когда та только открылась, смахнув назад немца, пытавшегося покинуть теплое жильё. Ну куда на холод в одном исподнем?
Бат-ц! А это уже «пятидесятка». Хоть легла и с недолётом, но крайне малым, и один из вражеских пулемётов замолк! Не зря капитан тащил с собой теодолит, что мы вывезли из Полоцка, пригодился. И телефоны тоже не зря – вторая мина разорвалась прямо посередине мешков, что прятали пулемёт с расчётом.
На второй пулемёт капитан потратил целых пять мин, одновременно всадив ещё две восьмидесятки прямиком в крышу казармы. Ещё пара таких попаданий и мины уже начнут рваться внутри – пока только кровлю разметало, но и сейчас врагам внутри не позавидуешь. Дверь пристрелял один из пулемётов, а из окон попробуй ещё быстро выскочи, да и по ним бьют неслабо. Стреляющих стало заметно меньше – либо командиры порядок навели, либо сами поняли.
Прошло ещё минуты три – миномётчики полностью расчистили препятствия, и теперь одна за другой в казарме разорвались три мины. Что примечательно, радиорубку не тронули. Кому бы помолиться, чтобы рация цела осталась?
Внутри разгромленного помещения, похоже, начал разгораться пожар, но его пытались тушить. По пожарным постреливали, не давая особенно разойтись. Бах! Бах! Бах! А вот это уже гранаты. Пулемёт тут же заткнулся – пулемётчик, видно, опасается своих зацепить. Ударило ещё несколько винтовочных выстрелов, и всё!
Тишины не было. Из полуразрушенного помещения раздавались крики, а также чей-то, на одной ноте, вой!
– Nicht Schießen! Wir aufgeben! (Не стреляйте! Мы сдаёмся!)
