Жених юной эрцгерцогини, дофин Людовик Август, ни в чем не походил на свою невесту. Если Марию Антуанетту называли «кузнечиком», то его сравнивали со снулой рыбой. Старше невесты менее чем на год, по мнению многих современников, он напоминал старичка. Высокий, с водянистыми голубыми глазами, нескладный и склонный к полноте, он передвигался боком, без всякого намека на королевское величие, из-за близорукости не узнавая кланявшихся ему придворных. Застенчивый, скованный, уверенный, что его «никто не любит», он чурался общества даже собственных братьев и патологически никому не доверял, включая себя самого. Он любил учиться, и учение давалось ему без мучительного труда; он хорошо знал историю, право, географию, с удовольствием вычерчивал географические карты, знал латынь, говорил по-английски и немного по-итальянски. Перед Людовиком родилось еще два принца, поэтому никто не помышлял, что когда-нибудь он станет наследником трона. Как его дед, Людовик XV, он был не способен на решительные поступки. Как его отец, Великий Дофин, он в душе порицал деда за безнравственный образ жизни. Известие о предстоящей женитьбе не вызвало у него восторгов: он знал, что и мать его, и отец возражали против этого брака. К тому же в обществе еще не забыли о поражении Франции в Семилетней войне, из которой Австрия вышла победительницей, и многие придворные намеревались встретить юную эрцгерцогиню в штыки.
Мария Терезия знала о нелюдимом характере дофина, но ставить под угрозу брак, призванный скрепить альянс бывших врагов, не собиралась: конечно, этот мрачный увалень нисколько не подходил ее девочке, но удел женщины — повиноваться мужу и следовать за ним. «Думая о величии ожидающего тебя положения, можно сказать, что ты — самая счастливая из сестер», — говорила императрица дочери. Словно наверстывая упущенное время, Мария Терезия использовала каждую оставшуюся минуту для общения с дочерью и, повелев поставить ее кровать у себя в спальне, перед сном с ней беседовала. Убедившись, что дочь не подготовлена к придворной жизни, являющей собой запутанный клубок интриг, она написала дофину, отправив письмо сразу после отъезда Марии Антуанетты: «Дорогой дофин, ваша супруга только что рассталась со мной; она составляла счастье моей жизни, и я надеюсь, составит и ваше счастье. Так как я изначально предвидела, что ей суждено разделить вашу судьбу, я воспитала ее в благонравных понятиях. Я внушила ей, что ее долг — любить вас нежно и делать все, чтобы вам понравиться. <…> Моя дочь полюбит вас, я в этом уверена, ибо я ее знаю; но, уверенная в ее любви к вам и в ее заботливости, я прошу вас не лишать ее нежной своей привязанности. Прощайте, дорогой дофин, будьте счастливы и сделайте счастливой ее… я все в слезах… Ваша матушка Мария Терезия». Предчувствовала ли императрица несчастья, ожидающие юную чету, или, исходя из житейского опыта, понимала, что королевская власть тяжким бременем ляжет на плечи обоих совершенно не подходящих друг другу людей, и заранее им сочувствовала?
