Да, думал он, смотри–ка, что я получил. Я получил тридцать пять тысяч долларов. Уйму деньжищ.
И мне ничего не надо делать, думал он. Все уже запущено, все подписано. Когда я просто лежу здесь, в ванне, денежки становятся все ближе. Теперь я могу рассчитывать на них безо всякой работы.
Так что теперь ему не надо думать о работе. На протяжении многих лет именно работа насильно захватывала все его мысли. Теперь они могут забрать свои чертовы машины, подумал он, и засунуть их себе в задницу.
Пожалуй, я никогда туда не вернусь, подумал он. В эту мастерскую. Пожалуй, я лучше останусь дома.
Вы не можете заставить меня туда вернуться, думал он. И он с настоящим гневом взглянул на тех, кто хотел, чтобы он вернулся; он ощущал к ним подлинную ненависть.
Что же я сделаю с этими деньгами? — спросил он себя. С этой огромной суммой, едва ли не состоянием? Я скажу тебе, что я с ними сделаю, — я оставлю их своей жене. Эту кучу денег, заплаченную мне за все, что я сделал, — когда я умру, будет тратить она. А ведь ей это даже и не нужно.
Стояла ли она за меня? — спросил он у себя. Работала ли на моей стороне? Я ничего такого не чувствую. Она поддерживала не меня, а Оклендскую публичную библиотеку. Калифорнийский университет и его профессоров, а в особенности тех студентиков в свитерах. Они знают, как одеться и как ухаживать за ногтями. У них есть куча времени, чтобы всему этому обучиться.
Его внимание привлек слабый шум у двери в ванную. Ручка повернулась, но дверь не открылась: она была заперта.
— Что еще такое? — крикнул он.
— Я хотела… — Голос его жены, перекрываемый шумом воды.
Он закрыл кран.
— Я запер дверь, — крикнул он.
— У тебя есть полотенце?
— Да, — сказал он.
После паузы она проговорила:
— Ужин готов. Я так хочу, чтобы он тебе понравился.
— Хорошо, — сказал он. — Выхожу.
Чуть позже он сидел за обеденным столом напротив Лидии, поглощая суп. Она, как всегда, украсила стол: накрыла его белой скатертью, разложила салфетки, поставила свечи. Принарядилась и сама: на ней было ожерелье. А еще она нарумянилась. Поблескивая черными глазами, она ему улыбалась: улыбка возникала в то же мгновение, когда она замечала, что он на нее смотрит.
— Зачем быть таким угрюмым? — сказала она. — Разве не приятнее и тебе самому, и окружающим, если с виду ты будешь более довольным? — Не дождавшись от него ответа, она продолжила: — К тому же в конечном счете это воздействует и на внутреннее «я», по крайней мере, так утверждается в великолепной работе по психологии Уильяма Джеймса и Лэнга.
