– Они будут согласны, любимый, поверь.
– Откуда ты знаешь это, маленькая колдунья?
Девушка без улыбки посмотрела на юношу.
– Я знаю это. Ибо во всякий миг жизни чувствую своих родителей, слышу их мысли и знаю, что они точно так же слышат меня.
Посерьезнел и Шахземан.
– Воистину можно позавидовать такой близости ваших душ, моя прекрасная. Счастлив человек, который может сказать такое о себе и своих детях.
– Ты прав, любимый, мы счастливы этим. Вот только мои родители… Они не люди.
Шахземан вскочил. Ему вдруг показалось, что в этот весенний полдень, напоенный приближающимся летним жаром, ворвался суровый зимний ветер. Такой холодный, какой Шахземан ощутил лишь однажды, в те дни, когда отправился к далеким белым скалам на охоту за китами.
– Не люди? О Аллах… Они уже мертвы, и души их предстали перед Высшим престолом? Прости меня, Герсими.
Девушка покачала головой, и ее светлые локоны заструились по плечам.
– Ты зря извиняешься, мой друг. Родители мои, к счастью, не мертвы. Более того, думаю, они никогда не умрут. Ибо они не смертные люди, они боги.
Шахземану показалось, что земля уходит у него из-под ног, и он опустился, почти упал, на жесткую скамью.
– Боги, сказала ты?
– Но почему тебя это удивляет, мой любимый? Моя матушка, прекрасная Фрейя – богиня красоты и покровительница магии. У меня есть сестра Хнос, матушка называет ее своим драгоценным камнем. Об отце матушка говорить не любит, но мы все же знаем о нем, иногда слышим его. Так было всегда, с первого дня моей жизни.
Шахземану вдруг захотелось, чтобы этого разговора не было вовсе. Чтобы белокурая красавица Герсими, украшение его жизни, ничего еще не успела сказать о своих близких.
– А вот теперь тебе захотелось вернуться в тот миг, когда ты только собирался встретиться с моими родителями, – вполголоса заметила Герсими и подняла на него ясные синие глаза.
О да, Шахземан не раз удивлялся этой необыкновенной прозорливости своей возлюбленной. Удивлялся он и тому, сколь мудра эта юная дева, сколь она спокойна и несуетлива, сколь наблюдательна. Временами, что греха таить, это всезнание настораживало Шахземана; сейчас он не мог понять, что его так испугало, – ведь мудрость, спокойный разум и широту знаний он, Шахземан, почитал первыми из добродетелей человеческих.
«Что ж, Шахземан, глупый принц, – пронеслось в голове юноши, – тебе придется смириться с тем, что твоя любимая все о тебе знает. Что она дочь великой богини и в ее жилах течет кровь вечности…»
