Белл улыбнулся.
— Похоже, вы действительно можете отличить японца от китайца.
— А я что говорю.
— Можете рассказать, где поймали нарушителя?
— Почти поймал.
— Помните, как далеко это было от оружейного завода?
Эддисон пожал плечами.
— Тысяча ярдов.
— Полмили, — задумчиво сказал Белл.
— Пол морской мили, — поправил Эддисон.
— Даже дальше.
— Сынок, бьюсь об заклад, вы гадаете, связан ли япошка с взрывом в лаборатории мистера Ленгнера.
— А вы думаете, связан?
— Не могу знать. Говорю же, япошка был в тысяче ярдов от завода.
— Как велика верфь? — спросил Белл.
Старик погладил подбородок и посмотрел вдаль.
— Думаю, что от стен верфи до реки не меньше ста акров.
— Сто акров.
Почти с молочную ферму на северо-востоке.
— Много цехов, плавилен, плацев. Плюс, — многозначительно добавил старик, — дома и сады — там я застал нарушителя.
— А что, по-вашему, он там делал?
Джон Эддисон улыбнулся.
— Я не думаю, а знаю.
— И что же он там делал?
— Он бродил возле офицерских домов. Дочери командующего — очень милые барышни. А япошки, они женщин любят.
Бывали дни, когда даже молодой гений вроде Гровера Лейквуда был рад покинуть свою лабораторию, чтобы очистить голову от мыслей о сложности наведения пушки с движущегося корабля на движущуюся цель. Специалист по прицелам и точности стрельбы дни и ночи ломал голову над тем, как компенсировать следствия качки, ускорений, отклонений от курса и изгибов траектории. Захватывающая работа, тем более трудная, что Лейквуду приходилось придумывать, как сделать так, чтобы с его расчетами справлялись обычные умы в разгар боя, когда гремят орудия, море бушует и стальные осколки разлетаются в дыму.
В свободное время он играл с фантастическими формулами, связанными с перекрестным огнем: он представлял себе, что его корабль вместо бортового залпа стреляет вперед, и пытался при этом принять во внимание растущую дальнобойность корабельных орудий и все более ровные траектории летящих с огромной скоростью снарядов. Иногда, чтобы избавиться от мыслей, ему приходилось переворачиваться вверх тормашками, словно опустошая солонку.
Такую возможность давало ему скалолазание. День, посвященный скалолазанию, состоял из поездки по железной дороге в коннектикутский Риджфилд, затем через штат Нью-Йорк на взятой напрокат машине до Джонсон-парка в округе Уэстчестер и, наконец, пешей двухмильной прогулки к далекому холму, под названием «гора Агар», — а заканчивалось все это долгим, трудным подъемом по вертикальной стене на вершину холма. Два часа в поезде давали возможность смотреть в окно и наблюдать, как местность из городской становится сельской. Езда в машине по разбитым дорогам требовала полного внимания. Прогулка наполняла грудь свежим воздухом и заставляла кровь течь быстрее. А подъем на стену требовал абсолютной сосредоточенности, чтобы избежать долгого-долгого падения вниз, черепом на камни.
