В комнате висело множество настенных светильников, в каждом из которых находилось по две или три свечи, так что света для работы было предостаточно. На уцелевших стеллажах стояло множество баночек и колбочек. От их содержимого бросало в дрожь. Сразу же вспомнились школьные времена и поездка на экскурсию в кунсткамеру. На тот момент мне было четырнадцать лет, и похвастаться эмоциональной устойчивостью к подобному роду экспонатам не могла. Учитель биологии взяла на себя смелость сопроводить учеников, и уже после нескольких экспонатов я в компании еще пары девочек грохнулась в обморок. Горький опыт детства научил не заострять особого внимания на том, что потом предпочтешь забыть и больше никогда не вспоминать.
Валентин сидел за старым покореженным письменным столом. Растрепанные волосы и непрерывное бормотание делали его похожим на безумца. Он постоянно перебирал бумаги, перекладывая их с места на место, словно что-то искал, но никак не мог найти.
— Добрый день, — листая свои многочисленные записи, поприветствовал он меня. — Как самочувствие?
— Здравствуйте, — вежливо ответила я, хоть на вид Валентин молод, но кто знает, сколько ему лет на самом деле. — Айрос еще пока спит.
— Да… С его то силами дрыхнуть будет долго, — он раздраженно отбросил стопку бумаг и обратил на меня свой взгляд. — Сама-то как?
Квадратные очки в тонкой серебристой оправе сверкнули в свете свечей, привлекая мое внимание. То ли у Валентина со зрением плохо или же это просто смертная привычка? Ведь у каждого есть свои причуды.
— Жаловаться не приходится, — ответила ему я и пожала плечами.
Он внимательно за мной наблюдал, будто что-то выискивая или ожидая какого-то конкретного интересующего его действия.
— М-м-м… Спасибо за то, что помогли нам.
— Я мало чем помог, большую часть работы проделал Айрос.
Я отошла в сторону трехъярусного книжного шкафа, стоящего в противоположном углу от письменного стола, за которым сидел Валентин, и в надежде избавиться от его пристального взгляда, взяла в руки первую попавшуюся книгу, делая вид, что с интересом ее изучаю. Его вечно приподнятые уголки губ заставляли чувствовать себя неловко от обманчивого ощущения, будто он насмехается надо мной или моей неграмотностью. Последнее предположение в данной ситуации не было совсем бессмысленным — каракули, написанные на пергаментных листах, отличались от всех знакомых языков из Смертного Мира. Они имели множество завитков, переплетающие символы друг с другом, будто их срисовали друиды, помешанные на деревьях с цветочками, с лозы винограда или другого вьющегося растения. Красиво, но непонятно.
