— Господи! Что делается — то… — ошарашенный старик развернулся и быстренько, быстренько покинул это пугающее место, причитая по дороге: — Боже, Боже! Пресвятая Дева! Это ж надоть! Княжна отдалась холопу! До венца три дня осталось…Позор-то какой! Ой, чего будет-то?! Бесчестие! Бесчестие государю какое! Свят-свят! — Михеич выплыл на другой берег и, осеняя себя крестным знамением, дал деру в город.
А юные влюбленные наслаждались пылкостью молодости: купались в реке, касаясь друг друга обнаженными телами, упивались ласками, изливая заложенную природой — трепетную и страстную, всепоглощающую юношескую любовь…
* * *
Забрезжил рассвет. Берджу, крадучись, на цыпочках, вошел в светлицу. В комнате на лавке дремала мать. Услышав шорох, она поднялась.
— Матушка? — удивился он и испуганно проглотил воздушный комок, подступивший к горлу.
— Где ты был? — спокойно спросила Парама.
Берджу молчал.
— Я тебя спрашиваю! — она схватила его за рубаху. — Где ты шатался всю ночь?! Ты был с этой гадиной?!
— Не смейте ее ругать! — прикрикнул юноша.
Мать оторопела и, прикрыв рот рукой, зарыдала.
— Почто ты матери приказываешь? — она присела на табурет. — Почто зверем рычишь? Никакая мать не прочит своему дитятку худого. Почто не внемлешь моему молению? Что за демон вселился в тебя? Опомнись, сынок. На грех перечишь вразумлению. Что ж ты творишь со мной? — слезно вопрошала Парама.
Берджу стоял молча, потупив взор…
Князь Василий только поднялся с постели и, расхаживая в ночной сорочке, готовился принимать умывания.
— Гришка, подай халат, — обратился он к молодому белоголовому слуге, держащему чистый льняной рушник. Тот бросился исполнять волю государя, натягивая ему на плечи расшитый разноцветными нитями атласный халат.
В опочивальню к князю впустили Михеича.
— А-а-а, это ты…Никак вести несешь?
— Ой, государь. Дурные вести… — согнувшись в три погибели, пролепетал слуга.
— Чего так?
Михеич продолжал молчать, склонив голову.
— Ну-ка, пошли все прочь! — выгнал он всех прочих и настороженно глянул на своего приближенного. — За клевету казню! — грозно предупредил Василий.
— Батюшка, вот те истинный крест! — перекрестился Михеич и возбужденно зашептал князю на ухо.
— Что — о? — зарычал Василий. — Насильничать?!
— Нет, государь. Княжна не силою была взята, а по воле своей.
— Молчать! Очернить хочешь, паскуда? — князь схватил Михеича за кафтан. — Казнить немедля!
— Не вели казнить, батюшка! — старик упал в ноги государю.
